Он обратился к страдальцу еще с одним вопросом и внимательно выслушал подробный ответ. Внезапно лицо его озарилось.
— А, — сказал он, — вот оно что! — Он повернулся к Салли. — Теперь понял. Проблема в том, что если мы закричим и разбудим весь дом, мы выберемся, а он потеряет работу. Так уже было однажды, и ему сказали, что в следующий раз его выгонят.
— Значит, об этом надо забыть, — сказала Салли решительно.
— Тогда нам придется ждать довольно долго. Насколько я его понял, единственная наша надежда — что кто-нибудь еще вернется поздно. А это вряд ли. Он думает, что все постояльцы уже видят десятый сон.
— И все же подождем, я не могу допустить, чтобы из-за нас бедняга лишился работы. Скажите ему, пусть спустит лифт на первый этаж. А там придумаем, как скоротать время. Нам о многом надо поговорить. Можно рассказать друг другу историю своей жизни.
Обнаружив в своих жертвах столько доброты и снисходительности, Жюль приободрился и спустил лифт на первый этаж. Там, бросив в направлении ключей на далекой стойке тот долгий алчущий взгляд, каким, наверное, Моисей смотрел на Землю обетованную с вершины горы, он сел и вновь погрузился в дрему. Салли устроилась поудобнее в своем Уголке.
— Вы бы покурили, — сказала она. — Все ж какое-то занятие.
— Да, огромное спасибо.
— Теперь, — сказала Салли, — расскажите, почему Скримджор вас уволил.
Под влиянием ночного приключения рыжеволосый молодой человек, вначале так сконфузившийся при виде Салли, понемногу приходил в себя, однако, услыхав этот вопрос, он вновь смутился. Знакомый румянец запылал на его щеках, и он произнес, заикаясь:;
— Ну я… Мне страшно неприятно, что так вышло!
— Со Скримджором?
— Вы знаете, о чем я. Каким жутким идиотом я выглядел сегодня утром. Я… Я и вообразить не мог, что вы понимаете по-английски.
— Да что вы… Я вовсе не возражала. Это было очень мило и лестно. Разумеется, я не знаю, скольких девушек вы встречали за свою жизнь, но…
— Пожалуйста, не надо! Я чувствую себя полным дураком.
— Я также прошу прощения за свой рот. И впрямь великоват. Но я знаю: вы здравомыслящий человек и понимаете, что моей вины здесь нет.
— Не издевайтесь надо мной, — взмолился рыжий. — Вообще-то, если хотите знать, я считаю, что у вас идеальный рот. А еще я думаю, — продолжил он немного лихорадочно, — вы самая прекрасная из…
— Вы собирались рассказать мне про Скримджора, — сказала Салли.
Молодой человек заморгал, как лунатик, который, гуляя во сне, наткнулся на что-то твердое. Собственное красноречие увлекло его.
— Про Скримджора? О… Вам будет скучно.
— Не валяйте дурака, — сказала Салли укоризненно. — Неужели вы не понимаете? Мы все равно что на необитаемом острове. До завтра нам делать нечего. Остается разговаривать. Я хочу услышать про вас все. А потом все расскажу про себя. Если вы стесняетесь откровенничать первым, начну я. Сперва лучше представиться. Я Салли Николас. А вы?
— Я? А ну да, понимаю!
— Еще бы. Я объяснила как можно яснее. Ну так кто же вы?
— Кемп.
— А имя?
— Вообще-то, — сказал молодой человек, — обычно я стараюсь его не называть. Видите ли, мои родители сыграли со мной скверную шутку.
— Меня именами не удивишь, — сказала Салли ободряюще. — Моего отца звали Иезекииль, а брат у меня — Филлмор.
Мистер Кемп посветлел:
— Ну, по сравнению с этим… Нет, то есть я хочу сказать, — заговорил он извиняющимся тоном, — это, конечно, ужасно красивые имена.
— Продолжайте, — сказала Салли.
— Меня назвали Ланселотом. Конечно, на Ланселота я ничуть не похож и никогда не буду. Приятели зовут меня Рыжиком, — добавил он уже веселее.
— И я их не виню, — заметила Салли.
— Вы не будете возражать, если для вас я тоже будут Рыжиком? — робко спросил молодой человек.
— Нисколько.
— Это страшно мило с вашей стороны.
— Ну что вы, что вы!..
Жюль пошевелился во сне и захрюкал. Больше ничто не нарушало ночного безмолвия.
— Вы собирались рассказать мне о себе, — напомнил мистер Ланселот Р. Кемп.
— И расскажу вам все, — сказала Салли. — Вовсе не потому, что считаю, что вам будет интересно…
— Будет!
— Не потому, что считаю, что вам будет интересно…
— Правда будет!
Салли холодно посмотрела на него:
— У нас что, дуэт? — осведомилась она. — Или слово все-таки дали мне?
— Простите, пожалуйста!
— Так вот, повторяю в третий раз. Не потому, что думаю, что это вас заинтересует. Просто я не оставлю вам никакого предлога, чтобы отказаться, когда очередь дойдет до вас. Вы не поверите, насколько я любознательна. Ну что ж… Во-первых, я из Америки. Сюда приехала отдыхать. Это первый мой настоящий отдых за три года, с тех пор как я ушла из дома. Вообще-то, — прибавила Салли, — из дома я сбежала.
— Здорово!
— Простите?
— В смысле, правильно. Готов поспорить, вы правильно поступили.
— Я говорю, дом, — продолжала Салли. — Но это было жалкое подобие, понимаете. Из тех, где чувствуешь себя «почти как дома». Разве это может сравниться с настоящим? Мама и папа умерли много лет назад. А нас с братом, скрепя сердце, приютил у себя дядя.
— Эти дяди, — сказал Рыжик с чувством, — сущие звери! Взять хотя бы… но я вас перебиваю.
— Дядя был нашим опекуном. Он распоряжался деньгами моего брата и моими тоже до тех пор, пока мне не исполнился двадцать один год. Брат по завещанию получал свои в двадцать пять. Бедный папа слепо доверял дяде. И что вы думаете?
— Мерзавец все промотал?!
— Ни цента. Правда, странно? Вы когда-нибудь слышали о дядюшке, которому слепо доверяют и который оправдывает доверие? Так вот, мой оказался таким. В общем, за деньгами он присматривал прекрасно, но характер. у него был не очень приятный. Жесткий. По-настоящему жесткий! Такой, как… Ну почти, как это сиденье. Он ненавидел бедного Фила…
— Фила?
— Моего брата зовут Филлмор. Я вам уже говорила.
— Ах да!
— Дядя все время к нему придирался. Хотя, надо признать, Фил постоянно давал ему поводы. С ним вечно что-нибудь случалось. Года три назад его отчислили из Гарварда, и мой дядя поклялся, что больше с ним дел иметь не будет. Тогда я сказала: если Фил уйдет, уйду и я. Поскольку, очевидно, это полностью соответствовало дядюшкиному представлению о спокойной старости, никаких возражений не последовало, и мы с Филом собрали вещи. Мы поехали в Нью-Йорк и с тех пор живем там. Примерно полгода назад Филу исполнилось двадцать пять, и он получил деньги. А месяц назад и я достигла заветной черты. Так что все кончилось хорошо. Теперь ваша очередь.
— Но, послушайте, вы же… Вы же столько пропустили. В смысле, как вы жили в Нью-Йорке? Вам, наверное, тяжело пришлось?
— Мы нашли работу. Фил сменил пару мест и в конце концов стал ассистентом помощника режиссера в каком-то театре я умела только танцевать, поскольку с детства купалась в роскоши, и я пошла. Танцевать. Я нашла работу в одном заведении на Бродвее, называется «Цветник». Видимо, для смеха меня окрестили учительницей, как будто можно чему-то научить людей, которые туда приходят. Счастье — если сумеешь уцелеть, и тебя не затопчут насмерть.
— Какой ужас!
— Да нет. Поначалу было даже забавно. Хотя, — тут Салли призадумалась, — вряд ли я продержалась бы долго, я уже начала выдыхаться. Думаю, ни одной девушке в Америке не наступало на ногу столько толстяков. Не знаю, почему, но любой посетитель, у которого было хоть немного лишнего веса, инстинктивно выбирал меня. Потому я и люблю теперь сидеть на песочке и смотреть на купающихся французов. Такое наслаждение видеть тушу в двести пятьдесят фунтов и знать, что тебе не придется танцевать с ней.
— Да уж! Представляю, как вам было противно!
— Знаете, что я думаю… Из-за этого я буду очень домашней женой. Я не стану шататься по дансингам, слушать джаз. Мне нужен только маленький домик за городом, вязание, кулинарные книги, а в половине десятого — спать. Теперь вы расскажите мне свою историю. И постарайтесь, чтобы она была длинной, потому что спасательную экспедицию ждать не стоит. Я абсолютно уверена, последний постоялец забрался в постель сто лет назад. Мы просидим здесь до завтра.