Дом очень большой, низкий и квадратный, с одного края что-то вроде башенки, и совершенно очаровательное крыльцо с зубцами наверху. Думаю, в старые времена хозяева поливали оттуда визитеров расплавленным свинцом. Повсюду чудные лужайки, кустарники, а в низине среди полей — озеро. Конечно, пока еще слишком но а вообще слева от дома в июне расцветет, наверное, миллион роз. Вдоль розария тянется высокая старая стена из красного кирпича, а за ней огород, который я исследовала сегодня утром. Он огромный, с теплицами и разными штуками. В уголке там прелестнейшая ферма с конюшней, где во дворе бегают щенки, и у вас сердце щемит, такие они миленькие. Большая сонная кошка сидит на солнце и щурится, не обращая внимания на щенков, которые кувыркаются вокруг. И такая кругом тишина, что слышишь, как все растет. А дрозды… Ах, Рыжик, это просто рай!
Но есть здесь и ловушка. Как раз то самое место, где все отрада глазу, лишь низок человек.[83] Ну, может, конечно, не низок, но уж неприятен точно. Теперь я понимаю, почему Вы никак не могли поладить с Семьей. Я видела их! Они здесь! Да-да, и дядя Дональд и все остальные. В Вашей Семье принято ездить по гостям всей шайкой, или мне просто повезло, и я попала на уик-энд в кругу родных? Когда я спустилась к ужину в первый вечер, гостиная ломилась, и не только потому, что Филлмор был там, повсюду сидели дяди и тети. Я чувствовала себя маленьким львом в Данииловом рву. Теперь я точно знаю, что вы имели в виду, говоря о Семье. Они смотрят! Конечно, мне все равно, я чиста как первый снег, но могу себе вообразить, каково было Вам с Вашей вечно неспокойной совестью. Тяжело, должно быть, приходилось. Кстати, отправить это письмо будет непросто, почти как в детстве пронести депешу сквозь вражьи ряды, когда играешь в Гражданскую войну. Здесь принято оставлять письма на столике в холле, а после обеда кто-нибудь забирает их и на велосипеде отвозит в деревню. Однако если положить его туда, один из родственников непременно его обнаружит, и я превращусь в изгоя, поскольку, друг мой, это не шутка — быть уличенной в переписке с таким сорняком, как Вы. Как низко паду я в их глазах. По крайней мере, это следует из того, что я видела вчера вечером, когда за обедом вдруг всплыло Ваше имя. Кто-то вспомнил о Вас, и тут же разожгли костер. Главарем выступал дядя Дональд. Я робко заметила, что встречалась с Вами, и мне показалось, что Вы все же человек. Тут установилась страшная тишина, а потом все заговорили разом, объясняя, как я не права и как жестоко меня обманула девичья неопытность. Оказывается, юное невинное создание вроде меня абсолютно не способно распознать отбросы общества и их истинную подлость. Вы не достойны говорить с такими, как я, поскольку Вы в лучшем случае позор рода человеческого. Говорю это на случай, если Вы думаете, что пользуетесь любовью в Семье. Так вот, не пользуетесь.
Придется мне проявить змеиную изворотливость, чтобы вынести это письмо из дома. Схожу в деревню сама, если удастся проскочить мимо родственников. Однако это достаточно сложно, поскольку, как ни странно, я здесь в центре внимания. Стоит мне выйти из своей комнаты, тут же, откуда ни возьмись, появляется тетушка или дядюшка, чтобы мило со мной побеседовать. Иногда мне начинает казаться, что меня словно взвешивают. Ну что ж, пусть взвешивают.
Пора одеваться к ужину. До свидания.
Ваша, сидящая на весах, Салли.
P.S. Насчет дядюшкиных усов Вы были абсолютно правы, а вот в том, что это его беда, а не вина, я с Вами не согласна. Думаю, все-таки он нарочно.
Пока что Монкс Крофтон
Мач Миддлфорд
Шропшир
Англия
20 апреля
Дорогой Рыжик! Уезжаю отсюда сегодня. В опале. Со всех сторон тяжелые холодные взгляды. Напряженное молчание. Дядя Дональд больше не хочет дружить. Наверное, Вы догадываетесь, что произошло. Да и я могла бы заметить, к чему идет. Теперь-то я понимаю, это все время витало в воздухе.
Филлмор пока ничего не знает. Он уехал как раз перед этим. Впрочем, очень скоро я с ним увижусь. Я решила: хватит бегать, возвращаюсь домой. Прятаться здесь — трусость. Кроме того, я чувствую себя уже настолько лучше, что, наверное, смогу встретиться с призраками. В любом случае, попытаюсь. Увижу Вас почти сразу после того, как Вы получите это письмо.
Я брошу его в Лондоне, и, думаю, оно поплывет на том же корабле, что и я. На самом деле, конечно, вряд ли вообще стоит писать, но я ускользнула к себе в комнату и жду автомобиль, который заберет меня на станцию, так что надо чем-то заняться. Сюда доносятся приглушенные голоса. Наверное, меня обсуждают. Говорят, что я никогда им не нравилась. Что ж!
Ваша, организованно идущая на выход,
Салли.
Глава XIII СТРАННОЕ ПОВЕДЕНИЕ СПАРРИНГ-ПАРТНЕРА
Сидя у себя в квартире утром по возвращении в Нью-Йорк, Салли испытывала примерно то же, что пловец, который, поколебавшись немного на краю бассейна с ледяной водой, собирается с духом и прыгает. Было больно, однако она понимала, что поступила правильно. Если ей хочется счастья, надо бороться, а все эти месяцы она бежала от борьбы. Она отбросила колебания, готовая к любым неожиданностям, и вот ее уже вынесло на середину. Было больно. Она ждала, что будет больно. Но это не тупая меланхолия. Эта боль толкала к действию. Она чувствовала, что живет, что сопротивляется.
Она закончила распаковывать вещи и привела себя в порядок. И тут же подумала о Рыжике. Внезапно она поняла, что ей ужасно хочется повидаться с Рыжиком. Его спокойная дружба будет ей поддержкой и опорой. Она жалела, что не отправила ему телеграмму, чтобы он встретил ее в порту. Там было ужасно. Среди гулких таможенных ангаров она почувствовала себя одинокой и заброшенной.
Она взглянула на часы и удивилась, что еще так рано. Возможно, она застанет его в конторе и вытащит на обед. Она надела шляпку и отправилась в путь.
Неугомонная страсть к переменам, так свойственная Нью-Йорку, за время ее отсутствия не миновала и приемную Театральной компании Филлмора Николаса. Ее приветствовал совершенно новый юноша, сидящий на месте того, с кем в прошлый свой визит она установила столь сердечные отношения. Как и его предшественник, он был прыщав, однако на этом сходство заканчивалось. Нынешний рассыльный был мрачен и смотрел на нее строго и подозрительно. Какое-то время он пристально разглядывал ее, словно застал за кражей промокательной бумаги, затем так же жестко пожелал, чтобы она изложила свое дело.
— Мне нужен мистер Кемп, — сказала Салли.
Рассыльный сурово поскреб щеку линейкой. Вид у него был строгий, и Салли ни за что не догадалась бы, что всего за секунду до ее прихода он пытался удержать эту самую линейку на подбородке, одновременно жонглируя двумя пресс-папье. Несмотря на презрение к людским слабостям юноша мечтал выступать на сцене.
— Как фамилия? — холодно спросил он.
— Николас, — сказала Салли. — Я сестра мистера Николаса.
Однажды это признание привело к самым плачевным последствиям, однако сегодня все сошло благополучно. На рассыльного слова Салли подействовали, как выстрел. Он конвульсивно дернулся, открыл рот и выронил линейку. Пока он наклонялся за ней, он сумел взять себя в руки. На самом деле, он спрашивал вовсе не о том, как фамилия Салли, он хотел, чтобы она повторила, кто ей нужен. Так что ему повезло. Удерживать и линейку, и пресс-папье было сложно, он устал, расстроился и собирался выместить зло на юной посетительнице. Обнаружив, что побеспокоила его сестра босса, он посчитал целесообразным радикально сменить тактику. Наклонялся он, еще нахмурившись, а когда вернулся к вертикальному положению, на лице его уже играла самая обаятельная улыбка, словно солнечный луч пробился сквозь лондонский туман.
83