— Не знаю, — честно призналась Салли.
— Вот и я. Я подумал, вы знаете, ведь вы разумная, с широкими взглядами… То есть, я не знаю… Сегодня последний раз попытаюсь. Умеете хранить секреты? Никому не скажете? — спрашивал он настойчиво, — Ну, конечно, не скажете, ведь вы разумная… У меня для нее есть маленький подарок. Подарю ей. Маленький подарочек. Это ее смягчит, как вы думаете?
— Лучше подарить большой.
Мистер Крэкнелл в тревоге брыкнул ногой.
— А я и не подумал. Наверное, вы правы. Но теперь уже поздно. Хотя, кто знает. Или нет? Как вы считаете?
— Да, — ответила Салли.
— Вот именно, — сказал мистер Крэкнелл.
Оркестр разразился барабанной дробью, лязгнул тарелками и замолчал. Мистер Крэкнелл посреди зала слабо хлопал в ладоши. Салли скользнула к себе за столик. Ее бывший партнер, пошарив вокруг неуверенным взглядом, словно что-то потерял, но никак не вспомнит что, зигзагами направился к своему месту. Вновь стали слышны разговоры, которые заглушала музыка. Горячий спертый воздух был наполнен голосами; и Салли, прижав к глазам ладони, вновь почувствовала, что у нее болит голова.
Почти месяц прошел с тех пор, как она вернулась к мистеру Абрахамсу. Безрадостный долгий месяц, череда тоскливых одинаковых дней, когда жизнь больше походила на дурной сон. Словно в ночном кошмаре ее, казалось, разлучили со всеми, кого она любила. Вот уже несколько недель она не видела ни одного знакомого лица. Никто из прежних друзей по пансиону ей не встречался. Филлмор, без сомнения, терзаемый угрызениями совести, заходить перестал. Рыжик устраивал свою жизнь где-то на южном побережье Лонг-Айленда.
Она опустила руки, открыла глаза и оглядела зал. Народу, как обычно, было полно. «Цветник» был одним из многих заведений подобного рода, которые оказались на гребне популярности в охваченном танцевальным бумом Нью-Йорке; и поскольку, как говорил его собственник, место это было приятное, и все там шло приятно, он продолжал оставаться на плаву в отличие от многих своих соперников. Рекламный буклет сообщал, что «Цветник» — «клуб, где можно поужинать и потанцевать после театра», к чему добавлялось, что зал в нем «просторный и великолепно оборудованный» и заведение это остается «одной из городских достопримечательностей благодаря бесподобной танцплощадке, чарующей музыке, замечательной кухне и высококлассному обслуживанию». Из вышесказанного можно заключить, даже не слышав его собственных суждений по этому поводу, что Исидору Абрахамсу «Цветник» нравился.
Было время, когда он нравился и Салли. Было время, когда работа казалась ей занимательной, интересной и полной развлечений. Но в те дни ее не мучили головные боли, ни, что гораздо хуже, эта пугающая апатия, которая теперь навалилась на нее и из-за которой ежевечерняя работа превращалась в тяжкое бремя.
— Мисс Николас!
Оркестр, который в «Цветнике» никогда не умолкал надолго, заиграл вновь, и церемониймейстер подвел к ее столику нового партнера. Салли машинально поднялась.
— Я тут впервые, — сообщил ее партнер, проталкиваясь на запруженную танцорами площадку. Конечно же, он был большим и неповоротливым. Сегодня весь мир казался Галли большим и неповоротливым. — Шикарное местеч-к0 Я сам с севера. У нас там таких нету. — Он расчищал себе дорогу, используя Салли как таран, и хотя танцевать с мистером Крэкнеллом казалось ей сомнительным удовольствием, теперь она оглядывалась в прошлое почти с тоской. Нынешний ее партнер, несомненно, был худшим танцором в Америке.
— Старый добрый Нью-Йорк! Вот что мне нужно, — непатриотично заметил человек с севера. — Такая жизнь по мне. Видел уже кучу шикарных спектаклей. Давно вы не были в театре?
— Давно.
— Сходите, — сказал он убедительно. — Обязательно сходите! Мой вам совет, шикарные вещи дают. Видели «Миртл в турецкой бане»?
— Я редко хожу в театр.
— Сходите! Это просто умора. С тех пор как приехал, я каждый вечер хожу по театрам. Каждый вечер. Шикарные постановки. Ну, разве только последняя… Надули меня сегодня. Это была премьера, потому я и пошел. Думал, будет, о чем дома рассказать, все-таки побывал на премьере в Нью-Йорке. Билеты по два семьдесят пять вместе со сбором, хотел бы я получить свои денежки назад. Называется «Дикая роза», — язвительно заметил он, словно это была отговорка со стороны дирекции. — «Дикая роза»! Да уж, дикость страшная. Два доллара семьдесят пять центов.
Какое-то воспоминание зашевелилось в голове у Салли. Почему название этой пьесы казалось таким знакомым? Затем, потрясенная, она вспомнила. Это же новая пьеса Джеральда. Первое время, каждый раз выходя из квартиры, она боялась столкнуться с ним, а потом прочитала в утренней газете заметку, которая рассеяла ее страхи. Джеральда не было в городе, он поехал на гастроли со своей новой пьесой, и называлась она «Дикая роза», Салли была почти уверена в этом.
— Это пьеса Джеральда Фостера? — быстро спросила она.
— Не знаю уж, кто написал эту белиберду, — ответил ее партнер, — но скажу вам: ему повезло, что выбрался оттуда живым. На каторгу ссылают за меньшее. «Дикая роза»! Дикость полная, — сказал человек с севера, очевидно, не любивший тратиться попусту и экономивший свои шутки. — В общем, к концу первого акта публика повалила к выходу. Если бы кто-то не заорал: «Женщины и дети вперед», — возникла бы паника.
Салли обнаружила, что снова сидит за столиком, не очень припоминая, как добралась до него.
— Мисс Николас.
Она начала было вставать и вдруг поняла, что этот призыв не был зовом долга и раздался он не из золотозубого рта мистера Шенстайна. Человек, который произнес ее имя, сел рядом с ней и говорил так четко и сжато, казался ей странно знакомым. Пелена спала с ее глаз, и она узнала Брюса Кармайла.
— Я заходил к вам, — говорил мистер Кармайл, — и консьерж сказал мне, что вы здесь. Так что я осмелился последовать за вами. Надеюсь, вы не против? Можно, я покурю?
Он непринужденно закурил. Пальцы его дрогнули, когда он зажигал спичку, однако он льстил себя надеждой, что больше ничто в его поведении не указывало на то, до какой степени он волнуется. Настоящий мужчина, считал Брюс Кармайл, силен и владеет своими чувствами. Момент был, конечно, затруднительным, однако мистер Кармайл решительно настроился ничем себя не выдать. Он искоса взглянул на Салли и подумал, что еще никогда, даже в то утро в саду Монкс Крофтона, она не была прекраснее. На щеках играл румянец, глаза сверкали. Тучный дух дяди Дональда, который в ходе всей экспедиции был верным спутником мистера Кармайла, поблек и растворился, пока он смотрел на нее.
Повисла пауза. Мистер Кармайл раскурил сигарету и выпустил клуб дыма.
— Когда вы приехали? — спросила Салли, почувствовав, что необходимо что-то сказать. Разум ее был в смятении. Она сама не знала, рада она его видеть или нет. Скорее, все же рада, решила она. Было в этой его холодной и чопорной английскости что-то, отчего, как ни странно, ей становилось легче. Он был так не похож на мистера Крэкнелла и на человека с севера, так спокоен и чужд лихорадочной атмосферы, в которой она жила. Глядя на него, Салли отдыхала.
— Я прибыл сегодня вечером, — сказал Брюс Кармайл, поворачиваясь и глядя ей прямо в глаза.
— Сегодня вечером!
— Мы причалили в десять.
Он снова отвернулся. Желаемого эффекта он достиг, теперь надо было дать ей поразмыслить над сказанным.
Салли молчала. Значение его слов было ей вполне понятно. Его присутствие здесь было своего рода вызовом, на который она должна ответить. Но ей было все равно. Она так долго боролась, что ей больше не хотелось действовать. Она чувствовала себя пловцом, который устал биться и готов поддаться изнеможению. Спертый воздух давил на нее как душное одеяло. Усталые нервы уже не выдерживали ревущей музыки и громких голосов.
— Может, потанцуем? — спросил он.
Оркестр заиграл чувственную слащавую мелодию, песню-однодневку, которая только что взошла на пик популярности. Салли, слышавшая этот мотив, наверное, сотню раз, знала его наизусть.