1853
" Объединитесь же! Пускай царят грабеж, "
Объединитесь же! Пускай царят грабеж,
Обман, убийство, страх томительный. Ну что ж:
Мы к мученичеству готовились недаром.
Скосите нас теперь скорей! Одним ударом!
Колите, вешайте! Любой из нас взойдет
Бестрепетно на ваш последний эшафот.
Пусть сила грубая перед лицом вселенной
Ликует мерзостно, глумясь над мыслью пленной.
Пускай в грядущего сияющую плоть
Вопьется прошлое; пусть ястребом, господь,
Набросится на нас молящийся Мастаи
С Гайнау-палачом; пускай веревка злая
Запястья нам сожмет; пускай нас гонят, бьют;
Пускай отметят нас лобзанья всех Иуд, —
Мы сами голову кладем под меч жестокий…
Но только бы рассвет забрезжил на востоке!
Но только б из могил, где мы найдем покой,
Грядущий день восстал во славе огневой,
И с новою душой, таинственною девой,
Избранницей небес, как с некой горней Евой
Адама ветхого соединил творец,
Чтоб кровь и желчь веков забыл он наконец!
Но только бы потом, когда мы будем, братья,
Последней сгубленной в борьбе за правду ратью,
Последней жатвой зла, — родился новый век,
Когда священный мир полюбит человек,
Когда в земном раю над нашим древним адом
На солнце сможет он глядеть орлиным взглядом!
Ты беден, старина. Ты рад бы выпить кружку.
Нет хлеба у тебя порой, но крепок сон.
Как головешка ты, корпя в своей лачужке,
Без солнца закопчен.
Хоть политических чуждаешься вопросов,
Но встретишь ли кюре — словцо вослед метнешь.
Среди извозчиков, распутниц, водоносов
На улице живешь.
Не с дедом ли твоим был этот случай странный?
Приплелся некогда в его глухую щель
Старик без башмаков, но славой осиянный, —
И это был Корнель.
Но что тебе с того? Живешь простого проще.
Зачем пришел на свет? Что видел на веку?
И кожу новую к истрепанной подошве
Ты ладишь в уголку.
Вином подкрашенным в кабак идешь напиться.
Ты книгу жизни всю уныньем нищеты
Наполнил и трудом, а на полях страницы
Похмелья ищешь ты.
Пред властью всякою, хоть честной, хоть злодейской,
Склоняешься, готов упасть к ее ногам.
Ты беден, телом тощ. Тебе что полицейский,
Что император сам.
Ты ходишь под ярмом, на вьючный скот похожий,
А в дни восстания, когда в разгаре бой,
Ты говоришь: «Я стар, пускай кто помоложе
Рискует головой».
Весь день до вечера твой молоток стрекочет.
Ты весел, для тебя без шутки жизни нет.
Заря седым кудрям — их гребень взять не хочет —
Дает свой алый цвет.
Вот гвозди в баночках, сапожный вар, обрезки,
Десятки башмаков под балкой, в глубине,
Давно обтрепанных висят, их тени резко
Танцуют на стене.
А выпьешь ли винца, порой обронишь слово.
Ты мал. Ну что тебе король и произвол?
Не видишь ты, как Брут, задумчивый, суровый,
Вблизи тебя прошел.
Рубашку расстегнув, дерешь, подвыпив, глотку
И, шило вверх подняв, кричишь: «Прошу взглянуть!»
А ты ведь можешь им и притачать подметку
И Цезаря проткнуть!
Джерси, 15 ноября
" Вы не подумали, какой народ пред вами. "
Вы не подумали, какой народ пред вами.
Здесь дети в грозный час становятся мужами,
Мужи — героями, а старцы — выше всех.
О, день, о, день, когда поднимут вас на смех,
И вы, разинув рты, увидите: французы
Внезапно, не спросясь, свои порвали узы, —
Когда богатство, власть, и званья, и чины,
Доходные места во всех концах страны —
Все то, что вы своим считали слишком рано,
Разрушит первый шаг восставшего титана!
В смятенье, в бешенстве, цепляясь за куски
Того, что вдребезги разбилось, от тоски
И злобы станете кричать, грозить, бороться.
Ну что ж? История над вами посмеется.
1856
То ветер леденит — иль век мой? Жутко мне.
С крутой своей скалы в далекой стороне
Внимаю недругам своим остервенелым,
И, вглядываясь вдаль, открытый вражьим стрелам,
Стараюсь рассмотреть скопленье вражьих сил.
В стихи, где веет рок, напрасно поместил
Я слово «ненависть» — торжественное слово.
Ведь в наши дни донос явился в роли новой,
В милейшем образе невинной простоты.
Возник особый вид кровавой клеветы,
Убийства новый род, — премилая забава,
Бесчестье в шутку! Да, вот нынче ваши нравы.
В раздумье я.
Все лгут и сознаются в том,
Всем нужен лишь успех. Его берут силком
И состоят дня три у дураков в фаворе.
Уж нет убежища в изгнанье, в мраке, в горе:
Вослед изгнаннику бросают град камней.
Все это для того, чтоб было посмешней.
«Вот этот человек, — кричу, — достоин казни!»
Я враг ему? О нет! Без всякой неприязни
Взываю, хохоча: «Пускай его казнят!»
Драть глотку — правильно, а вот иметь свой взгляд —
Излишне: выйдешь сам, пожалуй, дуралеем.
Да, вера навевать способна грусть. Мы сеем
Цикуту, сами же не прикоснемся к ней.
Добряк Иудой стал, чтоб прокормить детей.
И вот несложная задача перед нами:
Без педантизма стать, спокойно, подлецами.
Вот тот, кому вонзишь ты завтра в спину нож, —
Конечно, руку ты сейчас ему пожмешь
И будешь хвастаться такой счастливой встречей.
Джон Браун — наш герой, Барбес — святой — вот речи
Для дома, для друзей, но каждый вслух кричит:
«Барбес? Да он дурак! Джон Браун? Он бандит!»
Мы так не думаем, — тем больше наше право
Кричать об этом вслух, смеясь притом лукаво.
Сердиться искренне? Да стоит ли того?
Давайте пить, ругать, не тратя ничего,
Без желчной горечи, без страстности особой.
Тигр и Терсит грызут, но не питая злобы.