Князья! Случалось, в годы смуты,
Вам нищий встретится впотьмах:
Сверкнет кинжал, и с той минуты
Надменный князь — слепой монах.
Я не таков, я чужд измене;
За короля стою стеной.
Моих великих предков тени
Всегда витают надо мной.
Так деревенские просторы,
Чей зелен полевой убор,
Седые окружают горы,
Замкнув далекий кругозор.
У нас, в республике ущелий,
Гранитных скал и бурных рек,
Еще не знает низких целей,
Стремлений подлых человек.
Предатель хуже сарацина:
Себе не верит самому.
На нем златого дня личина,
Но в сердце скрыл он ночь и тьму.
Сегодня он как уголь красен,
А завтра — черен как смола;
Король! Мой взор открыт и ясен,
А речь правдива и смела.
И знай, я не из вашей братьи,
Я тверд в решеньях, как булат.
Химена штопает мне платье,
Но честь должна быть без заплат.
Люблю по-старому, былому
Звонить в свои колокола;
Плутов не подпускаю к дому
И сам не лезу в их дела.
Я не хочу, чтоб запах тлена
Напоминал мне ваш Содом,
Чтоб алчность, ложь, разврат, измена,
Как червь, мой источили дом.
И вот, король, за что народом
Любим я более, чем ты,
За что пастушки мимоходом
Всегда приносят мне цветы.
14
СИД ЧЕСТНЫЙ
Дон Санчо, можешь быть спокоен,
Тебе не причиню я зла.
Пусть почернел в походах воин,
Зато душа его бела.
Ворчанье Сида — не причина,
Чтоб ратный долг нарушил он,
А долг мой — выгнать сарацина
И укрепить, король, ваш трон.
Король! Таким, как вы, тиранам
Перечим мы, зато народ
В нужде и в бедах к нам — дворянам
Лесов и вереска — идет.
Нас покорить не так-то просто;
Мы только молвим «нет» иль «да» —
И разомкнулись арки моста,
И ров заполнила вода.
Вдали дворцов, где честь бессильна,
Где попираются права,
Восходит гордость в нас обильно,
Как во дворах у нас — трава.
У старости — упрямый норов.
Частенько, с левой встав ноги,
За что-нибудь своих сеньоров
Мы попрекаем, старики.
И Сиду мил отцов обычай:
Он не стесняет свой язык,
Не слишком держится приличий
И правду режет напрямик.
Тебе целуя туфлю дружно,
Льстецы забыли стыд и честь.
Мы поступаем так, как нужно,
А говорим мы то, что есть.
Уж таковы у нас порядки;
На все здесь добрый урожай,
И лишь лакейские повадки
Сюда искать не приезжай.
Мы злаки сеем по долинам,
Мы травы косим по горам
И, крикам радуясь орлиным,
Уподобляемся орлам.
Мы видим всё: пиры и плахи,
Все, чем твой занят праздный двор;
Мы знаем, как ты шепчешь в страхе:
«А что-то скажут люди гор?»
Мы здесь — в глуши, но мы свободны;
Мы в круг придворный не вошли.
Нас огрубил наш труд походный,
И башмаки у нас в пыли.
С такими, сир, твой меч не сладит;
Мы здесь как равные стоим, —
Как Хиль стоял, мой славный прадед,
С Бозоном, прадедом твоим.
Но чем же ты обеспокоен,
К чему гадаешь, сам не свой:
«Что он замыслил, старый воин,
Подобный туче грозовой?»
Боишься ли, что, взяв за ворот,
Тебя в мой плащ я заверну,
Дворец потребую иль город,
А то и всю твою страну?
Король! Дожить свой век в покое —
Моя единственная цель,
И я не шевельну рукою
За Бургос твой иль Пеньяфьель.
Не лучше ль, от шумихи вздорной
Отгородясь в углу своем,
Быть горцем в деревушке горной,
Чем в королевстве королем?
Я твоего, король, не трону;
Идущий век не двину вспять.
Я Кордову прибавил трону
Не с тем, чтоб Лериду отнять.
Я не прошу твоей Саморы,
Твой Алькалеб — на что мне он?
На что мне твой дворец, который
Слабей аббатства защищен?
И дочь — наследница короны,
И шитый золотом убор,
Каким, верша твои законы,
Гордится твой коррехидор?
На что мне этот блеск непрочный?
И в нем ли счастье старика?
Я встал — и плод срываю сочный,
Нагнусь — и пью из родника!