Несмотря на складку между бровей, Михаил Иванов знал, что князь уже теперь [351]не опасен, потому он смело, как будто в душу влезая своим голосом, продолжал.
— Ваше сиятельство, нынче отправляюсь. Я кажется всю жизнь готов положить за интересы вашего сиятельства, но коли я не угоден... — Он замолчал в то мгновение, как увидал, что князь захотел только раскрыть рот. Князь повернул табакерку между пальцами.
— Вот что, братец мой. [352]Я слышал, ты поступаешь на службу?
— Так точно, ваше сиятельство. Мне больше ничего не остается после гнева вашего сиятельства, как положить свою голову.
— Это хорошо, братец. За это я тебя хвалю. Царю нашему нужны [353]теперь солдаты. А ты молодец. Это хорошо. — Князь положил табакерку, открыл стол, подле которого он сидел, достал из него горстью пять червонцев, [354]сосчитав их своими [355]маленькими, сморщившимися, белыми руками и, отвернувшись, подал их Михаилу Иванову. — Вот тебе.
Михаил Иванов взял деньги и придвинулся поцеловать князя в плечо.
— Хорошо, хорошо. Ты знаешь, я не люблю, — сказал князь, отстраняясь.
— Я знаю, что я подлец перед вашим сиятельством, — сказал Михаил Иванов, [356]— но ежели ваше сиятельство помиловали бы меня для первого и последнего раза, всю бы жизнь положил.
Князь нахмурился.
— Пустое не говори. Мое слово не переменяется. Ступай. Коли будет нужда, пиши, я помогу. Ступай.
Михаил Иванов, вздохнув, вышел с тем же виновным, убитым видом, с которым он стоял в кабинете, но зато, как только он пришел к себе, где уже вещи его стояли на возах, по тому, как он крикнул мальчику подать трубку и крикнул на жену за неубранный узел, как он простился с старостой и с [357]земским, сказав им не поминать лихом, и как, несмотря на его отставленность, бывшие подчиненные почтительно и робко обращались с ним, видно было, что человек этот с своей ловкостью и решимостью нигде не пропадет.
Вслед за выходом Михаила Ивановича вошла княжна своей тяжелой, ступая на всю ногу, походкой. Она, как и каждый день это делала, прежде чем взяться за замок двери кабинета, перекрестилась и прочла молитву о том, чтобы свиданье этого дня было благополучно.
Князь сидел всё в том же положении, вертя табакерку, и настолько в хорошем духе, в котором он мог быть по своему характеру.
Он по привычке оглянул княжну так же, как он оглянул и официантов, перекрестил и дал поцеловать руку и ласково потрепал по щеке. [358]
— Я нынче жду князя [359]Андрея, — сказал князь, чуть улыбаясь. Как у всех людей строгих, улыбка его была особенно ценна и ласкова. [360]
Княжна молчала и хотела быть весела, повинуясь отцу, но не могла, так, видимо, она привыкла бояться и грустить. [361]
— Ты как будто не рада?
— Ах, я очень рада, mon père.
— Ну то то. — Князь встал и медленно понес себя из кабинета в столовую.
Столовая была обширная, светлая комната с итальянскими окнами, с расписным потолком и дубовыми столами, с шкафами. На двух концах ее висели: портрет во весь рост владетельного князя, от которого вели свой род Волконские, в резной золотой раме, и родословное дерево в такой же массивной и с иголочки новой золотой раме.
Всё, от стен дома, толщиною в два аршина, до ножек стульев и замков шкафов было чисто, [362]отчетливо и прихотливо. Было накрыто на три прибора и [363]три официанта [364]стояли за стульями, каждый держась за спинку трех стульев. Дворецкой стоял у буфета и поглядывал на дверь, ведущую из кабинета.
** № 11а (рук. № 44).
<Только на флигель управляющего, согнанного день тому назад, он посмотрел долго и пристально и заметив, что флигель еще был обитаем, он нахмурился и махнул к себе нового управляющего, в почтительном отдалении ходившего за ним.
— Ну что у тебя? Пашут кажется? — сказал он, [365]не приступая прямо к интересовавшему его предмету.
— Под озимый, ваше сиятельство!
— Гм... — и князь прошел дальше. Управляющий без шапки шел сзади, ожидая еще слова.
— Як Хыр,— сказал князь, не договаривая. Як Хыр значило Яков Харламов.
— Чего изволите ваше сиятельство? — отвечал управляющий, изгибаясь и подскакивая.
— Рекрут назначил?
— Назначены ваше сиятельство. Не угодно ли вашему сиятельству списочек? — сказал управляющий.
— А где «тот»? — вдруг спросил князь. — Надеюсь, что исчез?..
Михаил Иванов был сосед, мелкопоместный дворянин, пехотный поручик [366]Пухлов, управлявший до третьего дня имением князя и прогнанный им за оказавшийся обман в покупке печных заслонок и вьюшек.
Яков Харлампыч, видимо, смутился при этом вопросе. Ему вчера вечером было сказано, чтоб духу его не было, а прогнанный управляющий еще теперь был на дворне и укладывался.
Яков Харлампыч, бывший земской, был главной причиной смены управляющего. Как всегда бывает в подобных случаях, как только управляющий был прогнан, бесчисленное количество совершенных им злоупотреблений были открыты князю. Но князь, любивший знать все подробности, выслушав все пересказы Якова Харлампыча о том, как он господское добро таскал и передавал своим любовницам, и о том, сколько и кто его любовницы, и о том, как он скакал в отсутствии князя в его возке и на его лошадях, князь, выслушав всё это, сказал вчера Якову Харлампычу молчать.
— Ты знаешь, я сплетен не люблю. Чтоб его не было духа завтра. Слышишь?
— Хотели уехать ваше сиятельство, да что то еще, — отвечал робко Яков Харлампыч, — хотели вашего сиятельства милости просить о чем то.
Князь нахмурился и оглянулся в раздумьи. В это время по дорожке показалась изгибающаяся, с снятой шапкой, фигура прогнанного управляющего, который хотя и, видимо, старался в угождение князю принять испуганный, робкий и униженный вид, невольно шел смело и решительно по направлению к князю.
Пухлов был человек невысокой и не красивый, но видимо твердый. Он изгибался и неестественно, несвойственно своей природе, покорно улыбался, вследствие чего эта улыбка казалась особенна неприятной.
Лицо князя сделалось страшно, когда Пухлов близко подошел к нему.
— Чего тебе? — крикнул князь.
— Ваше сиятельство. Ежели вы меня не изволите жалеть, как я подлым человеком оказался против вашего сиятельства, — начал Пухлов, — то пожалейте жену, детей. Мне ничего не остается, как вновь поступить на царскую службу, как есть военное время. Что может я сложу голову. Я больше того и не стою, но, ваше сиятельство, жена, дети.
— Чего тебе? Я говорю! Як, спроси у него, он мне гадок. — И вдруг князь вышел из себя и близко подойдя к нему и забыв, что он ему гадок.
— Чего тебе еще надо, негодяй? Я бы сделал тебя и детей твоих людьми, да ты украл, пошел вон. Чего тебе?
— Ваше сиятельство, я всем доволен, я не смею быть недоволен. Но, как перед богом, свинья эта была куплена мной на мои деньги и поросяты кормлены не господским. Я сам покупал. А сказать все можно.
Князь, не расправляя нахмуренного лба, улыбнулся губами.
— Ты хуже холопа, — сказал он тихо. — Як Хыр! Отдать ему свинью с поросятами и корову мою отдать. Но ежели ты теперь попадешься мне на глаза, или моей дочери, то смотри. — Князь вытянул последнее слово, повернулся и пошел в дверь.
Пухлов всё кланялся, пока князь был в виду, когда же князь скрылся, он надел фуражку и своим решительным, твердым шагом пошел назад, задумчиво обдергивая остававшиеся стручки на акациях.>
358
361
— Сватом! Он знает, что ты богата. Ему на руку. Ежели сын такая же дрянь, как отец был, то этому не бывать. Отчегож, посмотрим. — Он встал. — Ну, иди, я выйду.