Нарядился Аполлон в рыбакову рвань. Слава Богу, хоть и такое нашлось – больно уж беден рыбак! – ждет Аполлон, чего велят: у раба своей воли нет.
– Отправляйся-ка, милый человек, в город, – сказал рыбак, – постреляй, авось, на хлеб наберешь. А полюбишься кому, с Богом. А не приглянешься, возвращайся. Как-нибудь проживем.
Поклонился Аполлон рыбаку и пошел со двора – сущий босяк-голодран.
Трудно непривычному-то руку Христа ради протягивать. Все утро бродил Аполлон по улицам, много встреч, да язык не поворачивался. Так и ходил голодом.
По обеде вышел Аполлон на царскую площадь. На площади народ глазеет. Стал протискиваться и втерся.
Царь кипрский Голифор любил после обеда для разминки играть в игры: соберет на площади своих пажей и тешится до чаю.
Аполлон сам большой любитель, а по ловкости первые призы брал. Игра занимала, забыл и голод.
Царь Голифор шибанул мяч. Аполлон на лету подхватил и понес мяч царю.
Обратили внимание. Царь приказал узнать, кто. Но как узнаешь? Кто-то сказал, что видели, как поутру шел голоштан в город от рыбака. От какого рыбака? – От Лукича. Сейчас за Лукичом. Привели старика.
– Кто такой?
– Утоплый.
И больше ничего.
Донесли царю: «утоплый».
Ну, не все ли равно, полюбился Аполлон за ловкость царю Голифору, и велел царь нарядить его в дорогую одеяоду, а вечером явиться б во дворец к царскому столу.
– Вот, видишь, как повезло!
– Спасибо тебе, Лукич, век не забуду.
– А и забудешь, я привык! Ну, счастливо.
Лукич забрал свою рвань и пошел из города к морю по своей рыбной части, а Аполлон, нарядный, на вечер во дворец.
У царя Голифора был такой обычай: за ужином царевна танцевала перед царем.
И такая она была воздушная, Тахия царевна, как начнет свои танцы, заглядишься и о еде забудешь, все бы только и глядел.
И этот вечер залюбовались гости на царевну – нетронутые блюда уносили со стола царские лакеи – и один сидел недовольный, новый гость.
– Вот это танец! – толкнул сосед Аполлона.
Аполлон ничего не ответил. Да если бы и сказал, никто бы ничего не услышал. Все смотрели на царевну, ничего не замечали. Заметила царевна и перестала танцевать.
– Что такое? Голова закружилась? – забеспокоился царь.
– Этот гость надо мною смеется! – царевна показала на Аполлона.
Царь к Аполлону:
– Что смешного в царевне?
– Царевна прекрасна! Я не смеялся. Я сам танцую, я ничего особенного не вижу в танцах царевны.
Царь к царевне:
– Не печалься, гость над тобой не смеялся. Давай-ка заставим его показать свое искусство!
И по воле царя, звяцая на гуслях, стал перед ним Аполлон.
И все дивились игре. А когда Аполлон завел свой аполлонический танец, все поднялись с своих мест.
– Такого мы в жизнь не видали!
Хвалит царь Голифор, не нахвалится, а царевна пуще.
– Аполлон победил царевну.
И просит царевна, да повелит царь Аполлону учить ее своим танцам. Царь не перечил. А Аполлон рад все исполнить и для царя и для царевны Тахии.
По царскому повеленью построен был танцевальный дворец, в этом дворце и жил Аполлон, уча танцам царевну.
С того все и пошло.
И с год живет Аполлон в танцевальном дворце у царя Голифора – все дни и вечера с царем и царевной.
Переимчивая, живо переняла царевна аполлонову мудрость. Аполлон полюбился царю, еще больше царевне.
Царевна Тахия невеста. Время сватать. Понаезжало на Кипр всяких царей, королей да князья.
Царь Голифор:
– Без воли царевны ни за кого. Пускай сама решает.
А царевна:
– За Аполлона.
Как услышала царица и напустилась:
– За Аполлона? За утопленника морского? Ни под каким видом. Лучше уж за обезьяньего князя, все-таки князь.
А царевна:
– Если не за Аполлона, я ни за кого.
И больше ни слова.
Покричала царица, покричала, помаленьку и сдалась. Отпустили царей, королей да князей восвояси. Да за веселую свадьбу.
Так женил царь Голифор Аполлона на царевне Тахии. И пошла у них жизнь развеселая.
Аполлон шел по берегу моря.
Каким отдаленным казалось ему то время, когда попал он на Кипр к рыбаку. Лукич был прав. И как это случилось, только теперь в первый раз он вспомнил о Лукиче, а с ним вспомнился Тир так ярко, как никогда еще. Второй год к концу. На Кипре он свой человек. Скоро у Тахии родится ребенок. А о нем никто ничего не знает. А там вспоминают ли? И неужели не суждено ему вернуться в родной Тир?
Вдруг затомило: все отдаст, только бы вернуться. И пусть смерть, за один день, за один час, за минуту.
По морю плыл корабль. Чем ближе подплывал корабль, тем чаще билось сердце. И тирское знамя ударило в глаза.