«Куда хочешь, благодатная?» – спросил Богородицу Михаил, грозный воевода, архистратиг сил небесных.
Ничего не сказала Богородица, не обернулась к грозному водителю.
Тихо горько шла Богородица по каменным улицам преисподнего города.
– черные башенные стены простирались до самых небес –
И стала Богородица у ворот великого темничного здания:
«Радуйся, благодатная, Господь с тобою!» – встретила стража Богородицу.
И стояли поникшие: лица их дочерна измученные и белые крылья опущены.
«Кто вы, несчастные?» – спросила Богородица.
«Мы стражи мук человеческих: стережем мучительства грешников!»
И, припав к ногам Богородицы, сказал один из ангелов:
«Матерь Божия, сжалься над нами! Как стали мы у очага мучительства, свет покинул нас, померкло в глазах. День и ночь бессменно видеть горе человеческое. А когда приходит и к измученным грешникам отдых, и мы подымаем глаза, нет, не покой, это бессилье отчаяния, мертвая боль. И снова вопль и крик – еще резче, еще безнадежнее, и проклятие. И все проклятия падают на нас. Видеть всё, чувствовать, хотеть помочь хотим помочь и не можем, помоги нам, Матерь Божия! Муки свидетелей мучения горчее муки наказанных».
«Восстань и бодрствуй! – грозно сказал Михаил, грозный архангел, поникшему ангелу, – или не знаешь: каждому дано дело по силе его. И вам, как крепким из сил, дано тягчайшее. И горе тому, кто не изнесет дела своего до конца».
«Лучше бы было да и самому миру в веках не стоять!»
– воскликнула Богородица –
И пошла она прочь от великого темничного здания, от мрачных ангелов – стражи мучительства.
Вся в слезах, закрываясь ладонями, шла Богородица по каменным улицам преисподнего города за заставу –
там буря бушует – зла печаль, плач! там белеет наш родимый снег, а и капельки воды нет охладить запекшиеся уста!
за заставу шла Богородица к геенне огненной, где полмира мучатся грешников.
«Хочу – мучиться – с грешными!»
Богородицу и Матерь Света
в песнях возвеличим!
Христов крестник*
В бедности жили люди, в такой крайней нужде, когда и попросить к себе в гости нельзя. А ведь у всякого есть праздник, и без праздника не светла трудная жизнь! И вот родился сын: окрестить надо, а в кумовья и позвать некого. Сидит Иван да Марья: «что с ребенком делать?» Богат если и в силе – все к тебе придут, а рваньем нешто заманишь? Да ропотом тоже не поможешь. А идет мимо странник –
«Позовем странника: странник не откажет!»
А как заглянули в лицо, даже страх стал: без носу и как смерть сама, щерится.
«А как назовем младенца?» – Марья уж и не рада. Да что поделать: некрещеному тоже невозможно!
«Иовом назовем, – кротко ответил странник, – Иов крестник мой».
И окрестили: Иовом назвали младенца. И жалко им стало странника. Видно, и сам он не от радости, а по судьбе: и кто это знает: за что и для чего человеку такое – в мир ты пришел, и все бегут от тебя?
«Попросим, – говорит Иван Марье, – нашего кума: хоть так посидеть с нами».
Хвать, а его и нет – как и не было.
Вырос Иов, спрашивает: где его крестный и кто он такой? Не хотелось рассказывать: жили они уж не так: чего вспоминать? стали поправляться – стало и у них и светло и весело в доме. Это с Иовом пришло, видно, счастье! А Иов пристает: скажи да скажи.
«В бедности мы жили, – сказал отец, – никто к нам и не придет: бывало, да и пригласить совестно, а как ты родился, и в кумовья позвать некого: кто пойдет к нищему! Согласился странник один, окрестили тебя, и с того дня пропал, больше и не видели».
«А вот бы мне повидать его! – задумался Иов, – на Светлый день, как идут из церкви, христосуются с крестным, а мне и не с кем».
«Глупый ты глупый, – сказала мать, – крестный-то твой срамной!»
На заутрене в Пасху стоит Иов в церкви. Все идут и христосуются, он один стоит, и подойти ему не к кому. И вот подходит к нему ——
стал перед ним:
«Христос воскрес, милый крестник мой!»
«Воистину воскрес!» – обрадовался Иов: нашел он крестного!
Крестный взял его за руку и повел – не из церкви, в церкви же по воздуху вверх – на небеса.
Плачут отец и мать: потеряли сына! Сесть разговляться – Иова нет:
Иов пропал.
«Видели вы нашего сына у заутрени?»
Говорят: «Видели: с крестным он христосовался и вместе из церкви вышли. Под стать друг другу, как сверстники».
«Так это какой проходимец увел его: ведь крестный его – старый».
Год не было Иова дома – год не было о Иове слуха. Горевали старики о сыне: помириться не могут: пропал! А надо принять беду: неспроста приходит беда, и нет ничего, что бы зря было в жизни – и боль, и напасти; и только кто это знает: за что и для чего человеку такое?