вот сердце – от Бога избранное,
вот кому открыты врата райские.
II. Дела человеческие*
Чертог твой*
Идите на вечерю: все готово!
– Мы и рады бы, да сегодня никак невозможно.
– Я никак не могу: дела по горло,
– Не могу, обещал в другое место, дал слово.
И многим слышен был голос, еще многие слышали голос, но даже не отозвались.
И вестники пошли совсем по другим улицам, вестники пошли по закоулкам в переулки, совсем по другим улицам, совсем к другим людям.
И чертог наполнился.
И полон был пир странными гостями.
«Много званных – да мало откликается!»
Ученик*
Жил в скиту отшельник. От напряженной духовной работы и одиночества очень он в мыслях смутился и захотел побыть на людях в монастыре.
Да не оказалось свободных келий.
А спасался в монастыре старец – великий светильник. И была у старца небольшая келейка вроде дачи неподалеку от большой его зимней кельи, где жил он.
– Побудь у меня в той летней келье, а отыщешь себе угол, иди с Богом! – сказал старец отшельнику.
Отшельник очень был благодарен старцу и сейчас же в келейку его и перебрался. И повеселел, как и не узнать.
А ведь ничто так не влечет человека к человеку, как обрадованность духа, и эта обрадованность духа в человеке здоровее самого солнца, гор и океана – или так и солнце и горы и океан от той же радости духа, какая влечет человека к человеку и зверя к человеку и человека к зверю, а ангелов к миру!
И стал к нему народ ходить, как к «братцу».
И несли ему все, что могли, желая слышать от него слова или просто посмотреть на него.
И в монастыре среди братии только и было разговору, что об этом отшельнике, поселившемся в келейке старца.
А старцу и стало завидно.
«Сколько лет я сижу тут, – думает старец, – и в большом воздержании, а не так приходят ко мне, а этот проныр и дня не высидел, а народ к нему так и прёт!»
И уж молиться старец не может, ни дела духовного делать. Да и куда, – ни молитва, ни дело на ум не пойдут:
такой в монастыре гам стоит, как на праздник в ярмарку.
И сказал старец ученику:
– Иди и скажи тому – немедленно чтоб уходил: келья нужна мне!
Ученик поклонился старцу и пошел.
Да за народом едва уж протиснулся к келейке:
– Старец меня послал справиться о твоем здоровье: как ты себя чувствуешь? хорошо ли тебе?
А отшельник все ведь в уединении, а тут как попал на люди, да нанесли ему всего вволю, грешным делом переел и расстроился.
– Пусть помолится за меня старец: живот больно отяжелел.
Ученик к старцу.
А старец серди-итый! уж и не смотрит.
– Ну? что? этот?
– А говорит: «скажи старцу, поищу другую келью и, как найду, сейчас же, ни минуты не медля, уберусь!»
Прошел день, прошел и другой, а этот отшельник, занявший келейку старца, ни с места.
А народ все идет, как на праздник.
И гам стоит еще пуще.
И уж не монастырь, а как базар какой: и песни и драка и всякое безобразие.
Терпел, терпел старец –
нет! нету сил терпеть!
И опять зовет ученика:
– Иди и скажи: если немедленно не уйдет, я сам пойду и выгоню вон!
Ученик поклонился старцу и пошел.
И опять едва дотолкался до кельи.
– Слышал старец, что очень ты болен: сокрушается о тебе!
Послал меня проведать.
– Скажи старцу: ради его молитв у меня перемена – совсем полегчало!
Вернулся ученик к старцу.
А старец и на месте посидеть не может, бегает, трясется.
——?
– До воскресенья просится оставить, – сказал ученик, – просит не гнать его: «в воскресенье, говорит, обязательно уйду!»
И наступило воскресенье.
А, конечно, отшельник и не думал никуда уходить.
И вот старец взял палку и пошел «жезлом поучить нахала» и уж, конечно, вытурить из кельи.
Ученик к старцу:
– Подожди, отец, дай я наперед пойду: там народ – осудят тебя!
Да сломя голову к келейке –
И руками и чем попало так отшвыривает – думают, бесноватый к братцу! – и просунулся.
– Сам старец идет! хочет просить тебя к себе, в свою келью!
Услышав о такой особой к себе любви старца, оставил отшельник народ и поспешил к старцу навстречу.
И издалека еще начал кланяться старцу:
– Не трудись отец, я сам иду к тебе и прости меня!
———
И вот разверзся старцу разум – умилился старец: бросил он на землю палку и, подойдя к отшельнику, поцеловал его.
И взяв за руку, повел с собой.
И радуясь, ввел к себе в келью.
И угощал и беседовал.