Сотворив молитву, старец плюнул в слепые глаза рысенку – и к великому счастью матери, рысенок вдруг стал озираться.
———
Путь до лесной келейки был неблизкий, рысенок проголодался и мать, первым делом, прилегла тут же у порога и накормила детеныша. А накормив, поднялась и, покивав старцу – «спасибо, мол, спасибо, тебе!»
побежала домой, помахивая хвостом от счастья, и с ней рысенок ее, не слепыш, а быстрый.
«Какая понятливая!» – подумал старец.
И, благословив отходящий – день чудесный, стал на вечернюю молитву.
Мы считаем дни, и дни наши проходят в заботах, мы боимся «случайности» и горчайшей из всех случайностей – смерти, мы живо забываем добро, какое оказывают нам люди, и болезненно помним все дурное и злое, мы обольщаемся счастьем, которое, думаем мы, достижимо в сем веке победой над внешним, и обольщаем других, суля мир и покой в беспокойном и враждующем строе самой жизни нашей, мы лжем себе, чтобы забыться, и лжем другим, чтобы отвлечь их от страшной и невыносимой правды жизни —— ведь жизнь наша и всей твари, от былинки до невидимых духов, волнующих нас и теснимых (эксплуатируемых) нами, ни больше, ни меньше, как постоянное насилие, явное или скрытое, каждого над каждым – слепцы, вопиющие против войны и убийства, как будто бы в мире, в самой «мирной» жизни не то же убийство и война постоянно! – и у кого есть еще глаза и уши и чувства, тот это ясно видит и слышит и чувствует.
Старец увидел и услышал и почувствовал страшную правду жизни и, отрекшись от этой жизни, не вел счет дням и ничего не боялся, старец жил в воле Божьей, не обольщаясь ни счастьем, ни покоем в юдоли труда и неизбежных, ничем не отвратимых напастей, старец не помнил ни добра, ни зла на людях и забыл о рыси и о ее слепом рысенке, прозревшем по его молитве.
И опять сидит старец в своей келье, беседуя с Богом, и слышит: стучат.
Окликнул ——
но никто не ответил.
И на этот раз пошел старец, отворил дверь – и увидел рысь – одну, уж без рысенка:
приподнявшись на задние лапы, положила рысь к ногам старца овечью шкуру.
«Вот тебе за рысенка!»
Старец изумился – он никак такого не ожидал от рыси! И с благодарностью смотрел в небо, для которого создан человек и всякая тварь на земле.
Но, опустив глаза, был изумлен не меньше:
он увидел тут же возле шкуры ободранную овцу – «Господи, за что мне такая мука?» – говорили ее закаченные глаза и весь ужасный ободранный вид;
а рядом с овцой стояла старуха Ефремовна и трясущейся головой жаловалась бессловесно –
«Господи, куда я пойду теперь, последнюю у меня овечку отняли!»
Старец замахал на рысь:
– Не надо мне твоей шкуры, ты погубила овцу, последнее отняла у старухи, не возьму!
Рысь не видела ни овцы, ни старухи и только почуяла, что сделала что-то не так –
и лапкой показывала старцу:
«Не знала, мол, и не собиралась, я только хотела отблагодарить за детеныша!»
И стояла так – и глаза ее рысьи неплаканные наливались слезами:
«Не знала я!»
———
И старцу жаль стало зверя.
– Ну, ладно, да вперед, смотри, не делай так!
И опять счастливая – «не сердится старец!» – подала ему рысь лапку на прощанье –
Подержал ее старец за колючую лапку –
– Ну, не сержусь, не сержусь!
И побежала рысь, махая хвостом от счастья.
«Какая неразумная!» – подумал старец.
И благословив отходящий день – чудесный, стал на вечернюю молитву.
Много приносили старцу всяких даров в благодарность за его помощь: дети приносили игрушки, матери и отцы – рукоделье и хлеб.
И все он отдавал тем, у кого была нужда, но овечью шкуру он никому не отдал: шкура так и осталась лежать в его келье – дар рыси.
То, что могут уразуметь люди, рыси не дано и, принося благодарность, она действовала своим звериным разумом – человеку же дано знать глубины, но свершение глубин и человеку не дано, а только искание и скорбь.
И рысьи слезы были как скорбь человеческая, а скорбь человеческая есть единый свет жизни.
Святая тыква*
Был в Иерусалиме человек верен и праведен, именем Иаков. У креста предстоял Иаков на Голгофе перед распятым Христом. И когда воин пронзил копией ребра Христовы – и истекла кровь и вода, видел Иаков, как течет кровь. И, имея в руке только тыкву – как круглая чаша, – взял в нее кровь Христову.