Выбрать главу

там на горе елочки стояли крестами в небо.

– Там. ——

– А как тебя звать?

Странник смотрел на Алея, ничего не отвечая.

– Кто ты?

Странник только смотрел на Алея.

———

И Алей протянул руки к нему –

– Ты меня не оставишь?

– В чем твое горе? – спросил странник.

– Я раб великого хана царя Огодая. Послан царем собирать дань. И вот мне ничего не дают. А велено мне собрать дань поскорее.

– Я тебе соберу. Оставайся тут, я пойду в город.

И странник пошел один в город.

А царевич Алей остался. И видел Алей – свет голубой дорожкой таял по его следу.

* * *

А скоро из города показался народ:

шли по дороге к царевичу, несли дань.

И откуда что взялось – так много было и золота и серебра! – о таком сокровище царевич и не думал!

«И все это для него!»

«И всю эту дань он передаст отцу!»

«И эта дань куда больше той, какую ждет Огодай себе про черный день!»

За богатыми пошла беднота.

И когда последняя старушонка-нищенка Клещевна, истово перекрестясь, положила свою последнюю копейку, поклонилась татарскому царевичу и поплелась назад в город в свой арбатский угол к Власию, царевич Алей стал перед другом.

– Что я могу сделать для тебя!

– То, что я тебе.

– Ну, будем навеки братья!

И царевич подал страннику свой пояс.

И странник, взяв пояс царевича, связал его со своим поясом, и опоясал себя и царевича.

– Это братство, – сказал странник, – более кровного братства рожденных братьев. И как счастлив тот, кто избрал себе брата и был ему верен!

———

– Много серебра и золота с нами, – сказал царевич, – пойдем в нашу землю.

И они пошли, два названных брата.

И подошли к ханскому городу, два названных брата.

У берега реки остановились –

– О, брат мой, Алей!

– Я.

– Войдем в воду: омоемся вместе.

– и дивились ангелы на небесах, что сказал Господь человеку: «брат!» –

Странник вошел в реку и с ним царевич Алей.

Странник взял рыбу –

– О, брат мой, Алей!

– Я.

– Ты знаешь силу этой рыбы?

– Нет.

И сказал странник:

– Глаза этой рыбы – от слепоты: стамех – от проказы; желчь – от темных духов.

———

И почуял царевич сердцем:

отец ослеп – и вот прозреет!

мать в проказе – и вот очистится!

жена бесноватая – и вот освободится!

И положил он все сокровища – всю дань – и серебро и золото до последней копейки старушонки-нищенки Клещевны к ногам названного брата, взял рыбу и поспешил домой – в дом печали и боли и отчаяния.

* * *

Желчью коснулся царевич сердца царевны Купавы – и жена узнала его. Перекрестилась Купава:

«Гоподи! как давно она не видела его, потемненная, и вот опять видит!»

———!

Стамехом царевич коснулся руки царицы Туракины – и мать поднялась, как омытая.

– Ты мою душу обрадовал!

———

Глазами царевич коснулся глаз Огодая – и отец прозрел.

– Откуда это?

И рассказал ему царевич все свои неудачи и все отчаяние свое и как в последнюю покинутую минуту, когда сердце его разрывалось от жалости, подошел к нему какой-то… пожалел его, собрал для него дань и потом побратались они –

«все сокровища он оставил брату, а брат дал ему эту рыбу!»

Великий хан царь Огодай поднялся:

– Пойдем, сын, ведь это был Христос!

* * *

И они поспешно вышли из дворца, царь Огодай и царевич Алей. И пошли по дороге к реке, где оставил царевич названного брата.

Но там его не было.

На берегу лежало сокровище – серебро и золото – но его уж не было.

И, глядя на дорогу, Огодай вдруг увидел:

по дороге к горе, где елочки крестами глядят, шел и свет голубой дорожкой таял по его следу.

Великий хан царь Огодай растерзал свои царские одежды и с плачем припал к земле –

Алазион*

Молва о попе Сысое, о его верном житии и сердечном проникновенном зрении и добром наказании чад духовных с каждым летом все дальше да шире разносилась народом по большой русской земле.

И кто только ни приходил за покаянием, – какие разбойники! – всех с любовию принимал Сысой и каждого и последнего отпускал от себя с миром –

безвестным ведец,

неведомым объявитель,

помощник печальным,

сподручник и чиститель грешным.

* * *

Узнал о Сысое, о его праведной жизни сам князь Олоний.

А был Олоний зол и лют, губитель и кровопивца, не помнил страх Божий, забыл час смертный, и много от его самовластья и злых дел беды было и скорби и погибели в народе.

И вот задумался Олоний, как ему с своей душой быть!

– черна она была, еще и неспокойна стала!