И взбурилось бесовское поле.
И вышел бес –
был он без головы, глаза на плечах и две дыры на груди вместо носа и уст.
– Знаю, уж ему от меня ни водой, ни землей. Живо выгоню!
И пыхнув, как прах под ветром, исчезнул.
И в ту минуту почуял князь Олоний, как из тьмы поползла гарь –
гарь ела глаза, – и слезы катились.
Но он терпел.
и уж мурашки зазеленели в глазах – вот выест глаза! Но он все терпел.
– и вдруг слышит, где-то высоко пробежал треск –
И стало тяжко, нечем дышать!
И видит, повалил дым,
из дыма – искры,
и как огненный многожальный гад, взвилось пламя вверх – до округа церковного.
И в ту же минуту кто-то дернул его за руку:
– Пойдем, Олоний, пойдем!
Свеча упала на пол –
и огонек погас.
А с воли кричали и был горек плач:
– Иди, иди к нам!
– Помогите! Помогите!
И от огня окровилась вся церковь:
там черные крылатые кузнецы дули в мехи, раздували пожар.
И какие-то в червчатых красных одеждах один за другим шаркнули лисами в церковь, и лица их были, как зарево.
– Горим, сгоришь тут, иди!
И они протянули руки к нему.
Но Олоний отстранился.
– Нет! Идет суд Божий за грех мой и неправды. И лучше есть смерть мне, нежели зла жизнь!
И опять стал молиться:
– Если суждено мне погибнуть, я сгорю, и Ты прости меня за последнюю минуту!
И закрыл глаза, ожидая себе злую ратницу – смерть.
И стало тихо, лишь на воле разметывала ночь свой перелетный вьюжный гомон, да звацающий жалобный лёт.
Олоний открыл глаза и удивился:
никакого пожара!
И стоял в темноте без свечи, повторял молитву от всего сердца –
И поднялся Алазион, зловод и старейший от бесов.
И разъярилось и раззнобилось бесовское поле.
Алазион переменился в попа.
И как поп вошел в церковь и с ним подручный бес-пономарь.
Поп велел пономарю ударить в колокол, а сам стал зажигать свечи.
Увидя Олония, с гневом набросился:
– Как смеешь ты, проклятый, стоять в сем святом храме? Кто тебя сюда пустил, сквернитель и убийца? Иди вон отсюда, а то силой велю вывести. Не могу я службу начать, пока не уйдешь!
Олоний оторопел:
или и вправду уходить ему?
И сделал шаг от аналоя –
Но спохватился и снова стал твердо.
– Нет, так отец мой духовный велел мне, и до рассвета я не уйду.
– Не уйдешь!
И поп затрясся от злости:
будь нож под рукой, рассек бы он сердце.
И загудел самозванно привиденный колокол ——
И всю церковь наполнили бесы, и не осталось проста места.
Все и всякие:
воздушные мутчики первонебные,
как псы, лаялы из подводного адского рва,
как головня, темные, и смрадные поганники из огненного озера,
терзатели из гарной тьмы,
безустые погибельщики из земли забытия, где томятся Богом забытые,
ярые похитники из горького тартара, где студень люта
безуветные вороги из вечноогненной неотенной геенны,
суматошные, как свечи блещущие, от червей неумирающих
гнусные пагубники, уныли и дряхлы, от вечного безвеселия,
зубатые сидни от черного зинутия,
и клещатые от огненной жупельной печи,
и серные синьцы из смоляной горячины.
Как квас свекольный разлился свет по церкви
и гудел самозвонно привиденный колокол –
И увидел Олоний:
перед царскими вратами мужа высока ростом и нага до конца, черна видением, гнусна образом, мала главою, тонконога, несложна, бесколенна, грубо составлена, железокостна, чермноока, все зверино подобие имея, был же женомуж, лицом черн, дебело-устнат, сосцы женские…
– Аз – Алазион!
И тогда ветренница, гром, град и стук растерзали бесовскую темность и черность.
Изострились, излютились, всвистнули бесы татарским свистом, закрекотали –
и под голку, крекот, зук и свист потянулись к Олонию –
крадливы,
пронырливы,
льстивы,
лукавы,
поберещена рожа,
неколота потылица,
жаровная шея,
лещевые скорыни,
Сомова губа,
щучьи зубы,
понырые свиньи,
раковы глаза,
опухлы пяты,
синие брюхи,
оленьи мышки,
заячьи почки.
И длинные и голенастые, как журавли, обступили Олония, кривились, кричали,
и другие осьмнадцатипалые карабкались к Олонию и бесы, как черви – длинные крепкие пальцы, что и слона, поймав, затащат в воду, – кропотались, что лихие псы из-под лавки, –
скрип! храп! сап! шип!
Последние силы покидали князя – секнуло сердце:
вырваться и убежать, и бежать без оглядки!
Последние молитвы забывались.
И глаза, как пчелы без крыл – только бесы, только бесы! только бесы!