А стоял за лесом монастырь, и спасались в нем святые старцы, и много от них Яге вреда бывало, а Яга на старцев зуб точила.
И вот посылает она свое отродье:
– Пойди, – говорит, – в Залесную пустынь, намыль голову шахлатым: чтоб не забывались!
А ему это ничего не стоит: такое придумает, не поздоровится.
И вот, под видом странника, отправился Балдахал в Залесную пустынь.
Монастырь окружен был стеною, четверо ворот с четырех сторон вели в ограду.
И у каждых ворот, неотлучно, день и ночь пребывали старцы караульщики, – у южных Василиан, у северных – Феофил, у восточных – Алипий, у западных – Мелетий.
Балдахал, как подступил к воротам, сейчас же в спор, – и посрамил трех старцев:
– А кто переспорит, того и вера правей!
И бросив посрамленных старцев, напал нечистый на последнего четвертого старца у западных главных ворот.
И день спорят и другой, и к концу третьего дня заслабел старец Мелетий.
Замешалась братия.
И положили молебен отслужить о прибавлении ума и разумения.
Да с перепугу, кто во что: кто Мурину – от блуда, кто Вонифатию – от пьянства, кто Антипе – от зуба.
Ну и пошла завороха.
А уж Балдахал прижал Мелетия к стенке и вот-вот в ограду войдет и тогда замутится весь монастырь.
Был в монастыре древний старец Филофей, – прозорливец.
И как на грех удалился старец в пустынное место на гору и там пребывал один в бдении, и только что келейник его Митрофан с ним.
Видит братия, дело плохо: без Филофея ума не собрать ни откуда, и пустились на хитрость, чтобы как-нибудь дать знать старцу, – сманить с горы.
А случилось, что на трапезу в тот день готовил повар ушки с грибами.
И велено ему было такой ушок сделать покрупнее, да вместе с грибами письмо запечь, да погодя, поставить в духовку, чтобы закалился.
И когда все было готово, подбросили этот каленый ушок к главным воротам на стену перемета. И вот, откуда ни возьмись, орел – и унес ушок.
Старец Филофей сидел в своей нагорной келье, углубившись в святое писание. А келейник прибирал келью.
Понес сор Митрофан из кельи, глядь – орел кружит. И все ниже и ниже – и прямо на него: положил к ногам ношу и улетел.
– Что за чудеса!
Со страхом поднял Митрофан каленый ушок да скорее в келью к старцу.
И как раскрыли, а оттуда письмо.
И все там прописано о поруганных старцах и о нечистом.
«Хочет проклятый обратить нас в треокаянную веру! соблазнил трех старцев, за Мелетия взялся и тому не сдобровать».
– Что ж, идти мне придется что ли? – сказал старец.
– Благослови, отец, я пойду! – вызвался келейник.
– Под силу ли тебе, Митрофан? – усумнился старец, – а ну-ка, давай испытаю; я представляюсь нечистым и буду тебя совращать, буду толковать святое писание, неправильно, а ты мне говори правильно!
Митрофан крякнул, подтянул ременный пояс. И, ревнуя о вере, в такой пришел раж – всего-то исплевал старца, и, подняв персты, ничего уж не слушая, вопил:
– Победихом!
Не малого стоило старцу унять Митрофана.
Опомнившись, с сокрушением приступил Митрофан к старцу, прося простить.
Старец сказал:
– Бог простит. Это знамение – победишь проклятого!
И благасловив на прю, дал ему – кота, зеркальце да горстку зерен.
– Гряди во славу!
С котом под мышку вышел Митрофан на великую прю.
А уж Балдахал прикончил с Мелетием, вошел в ограду и как у себя в поганой луже в монастырских прудах купается.
– «Пускай де с меня сойдет вся скверна: упрел с дураками!»
Слышит это Митрофан и тут же, на бережку, расположился, достал кувшин, напихал в него всякой дряни да и полощет: обмыть старается.
А ничего не выходит, все дрянь сочится.
Балдахал кричит:
– Дурак, в кувшине сперва вымой!
Задело Митрофана:
– А ты чего лаешь, сам-то себе свое пакостное нутро очисти!
– Экий умник, – рассмехнулся Балдахал, – тебя только не доставало.
И вылез из пруда и, в чем был, книгу в охапку да к Митрофану.
И начался у них спор. И с первых же слов стал нечистый сбивать с толку Митрофана. Растерялся было Митрофан и видит: – мышка указывает усиком Балдахалу по книге. Митроха за кота: выпустил Варсанофия, – Варсанофий за мышкой. И пошел уж не тот разговор. Да ненадолго. Опять нечистый взял силу.
И видит Митрофан: – голубь ходит по книге, лапкой указывает Балдахалу. Митрофан за зерно, посыпал зернышка – и пошел голубь от книги, ну клевать, наклевался, отяжелел и ни с места. И Балдахал запнулся. Да вывернулся проклятый. И не знает Митрофан, что ему и делать: ни слов нет, ни разуму. И вспомнил тут о зеркальце, да как заглянет – и сам себя не узнал: откуда что взялось!