А Балдахал только глаза таращит, и вдруг поднялся над землей и понесся.
Осенил себя Митрофан крестным знамением и за ним вдогонку – только полы раздуваются да сапог-о-сапог стучит.
И занеслись они так высоко – к звездам: там, где звезды вертятся, и не дай Бог коснуться, завеют, закрутят, и падешь, как камень.
– Эй, – кричит Митроха, – гляди, не напорися!
– А что там? Что такое?
– А вот подбрось-ка туда космы!
Балдахал сгробастал пятерней свои космы, да как запустит – и хоть бы волосок на голове: гола, как коленка.
– Ну, слава Богу, хоть голова-то уцелела!
И раздумался.
Видит, что враг – добрый человек: предостерег.
И удивился. – Тут его Митрофан и зацапал.
Кельи в монастыре стояли без запору – так и по уставу, да и не к чему было: разбойники братию не обижали. И только одна книжная казна держалась под замком: чтобы зря книги не трогали да не по уму не брали.
В эту книжную палату и заточил Митрофан Балдахала.
И трое суток держал его, не выпускал.
В первый день, как завалился Балдахал на книги, так до полудня второго дня и дрыхнул, а потом, надо как-нибудь время убить, взялся перебирать книги.
И вот в одной рукописной книге – подголовком ему служила – бросилось ему в глаза пророчественное слово.
А написано было в книге:
«В некое новое лето явится в Залесную пустынь нечестивец, именем Балдахал, и обратит в свою треокаянную веру четырех приваратных старцев – Мелетия, Алипия, Феофила, Василиана, а с ними замутится братия, и один лишь келейник праведного старца Филофея смирит его».
Вгляделся Балдахал в буквы, потрогал пергамент, понюхал – времена древние! – и устыдился.
«И чего я такое делаю, окаянный!»
И давай жалобно кликать.
И когда на его жалкий клич наутро третьего дня пришел Митрофан и с ним старцы и братия, пал Балдахал перед ними на колена, раскаялся и обратился к правой вере.
И перед лицом всего собора дал крепкую клятву переписать все книги, загаженные им в заточении, и новую написать во осуждение бывшего своего нечестия.
В лес же к матери Яге Балдахал больше не вернулся, трудником в монастыре остался – жить при монастырской сторожке.
Камушек*
Жил-был старик со старухой. С молоду-то плохо приходилось: навалит беды и обиды, никуда не схоронишься. Очень они роптали на свою жизнь и долю: и сколько ни просят, сколько ни молятся, все по-прежнему, а то и того хуже!
Ну, а потом свыклись и все терпели.
Старик рыбу ловил, старуха рыбу чистила, так и жили.
И до глубокой старости дожили –
дедушка Иван да Митревна старуха.
Лежит раз дед, спать собирается, а сам все раздумывает:
«и почему одним жизнь дается и легкая и удачная, а другим не везет и все трудно, и люди, как рыба, одни мелко плавают, другие глубоко?»
И слышит дед, ровно кто с речки кличет:
«Дедушка Иван! а! дедушка! перевези меня, прекрасную девицу!»
Не хотелось старику вставать, а надо – «мало ли что может быть, несчастье какое!» – и поднялся, да прямо к речке, сел в лодку – и на тот берег.
А на берегу-то и нет никого.
И уж думал старик назад возвращаться и только что взялся за весла, слышит, опять кличет:
«Дедушка Иван! поезжай ниже! возьми меня, прекрасную девицу!»
Старик сажени три проехал и остановился.
А и там нет никого.
«Эка досада, – думает старик, – все-то попусту, только зря взворошился, сон разбередил!»
И только это он подумал, слышит и в третий раз:
«Дедушка Иван! поезжай ниже! возьми меня, прекрасную девицу!»
И опять послушал старик – проехал еще немного.
И нет, никого не видно.
«Или шутит кто?»
И уж взялся за весла —— и вдруг как в лодку стукнет:
«Поезжай домой, дедушка!»
И лодка сама оттолкнулась – и поплыла.
А ведь никого – никого-то не видать старику!
Доехал он до деревни, оставил у берега лодку и домой.
А старуха не спит: забеспокоилась – ждет старика! И рассказал ей старик, как трижды кто-то кликал его, и от берега до берега искал он, кто это кличет.
– В лодку кольнуло: «Поезжай, говорит, домой, дедушка!» А никого нет, не видать. Не знаю, кого я и перевез!
– Надо, старик, поутру посмотреть, что ни есть в лодке! – сказала старуха, – с великого-то ума, может, ты рака какого рогатого перевез на свою голову: я за твоего рака отвечать не желаю!
И до утра все беспокоилась старуха.
Утром рано, еще все спали, вышел старик на реку и прямо к лодке.