Однажды пришла в монастырь молодая персиянка и просила окрестить ее. И была она так «добра телом», что у монаха «все естество восстало» и не в силах он был помазать ее миром. И так это его расстроило, взял он, да и ушел.
– Пропадешь ни за что! – плюнул и пошел вон из монастыря.
И только что вышел из ограды, навстречу старец.
– Возвратись, брат, в монастырь, – тихим голосом сказал старец, – потерпи, я облегчу тебя в этой борьбе.
С гневом ответил монах:
– Нет уж, дудки! Не верю. Сколько раз обещал и ничего не помогает.
Тогда старец усадил монаха в сторонку на камушек и, открыв ризы его, крестным знамением осенил трижды
– Хотел я, брат, – сказал старец, – чтобы ты за борение свое дар имел, силу духовную, но ты не хочешь. И вот я освобождаю тебя, но уж дара не будет тебе от этой вещи.
И возвратился монах в монастырь.
Наутро монах окрестил персиянку – и, помазуя миром, вовсе не заметил, что естеством она – жена.
И потом, сколько лет, крестя, как ничего уж не видел и не помнил, как во сне без сна.
Да так и помер, не заметив.
Один престарелый епископ, о котором шла молва, как о святом человеке, не удержался и впал в блуд.
И вот на соборном богослужении, зная, что грех его для всех тайна, перед всем народом исповедался.
– Я впал в блуд. И больше не могу быть вашим епископом.
И на это все бывшие в церкви с плачем ответили:
– Грех твой пусть на нас будет: останься, не покидай нас!
И много молили его.
И сказал епископ:
– Если хотите, чтобы я остался, сделайте со мной то, что я скажу вам.
И приказал запереть двери.
И когда двери были заперты, он лег у дверей ничком – лицом на камень.
– Всякий, – сказал он, – проходя, пусть попрет меня ногами.
И образовалась очередь.
Вереницей шли от алтаря к дверям, ступая прямо по хребту лежащего ниц епископа.
И когда последний, попирая его, прошел неслышно, как по ковру, – ведь кости расплющились под ногами и хребет стал как мякоть! – епископ поднялся и, как ни в чем не бывало, благословил народ.
Жил старец в пустыне много лет. И так просветил себя добродетелями и успел в посте, что и на бесов получил власть – изгонять их из человека.
И много народа приходило к нему в пустыню.
А бесы старца невзлюбили:
в самом деле, только что устроишься поудобнее, разложишь вещи и изволь убираться – а квартиры-то менять это только на любителя!
Бесы очень не любили старца.
Но из всех бесов один бес особенно – «Пестик»: за год несчастному душ сто переменить пришлось из-за старца, хоть в дупло лезь! Вот этот самый Пестик очертенелый и вошел в дочь разжившегося нэпмана.
Родители сейчас же к старцу: и то несут ему, и другое, и всяких соленых грибов кадушками и маринадов – просят за дочь.
И помолился старец –
«о бесной отроковице».
Тут Пестику крышка – хочешь-не-хочешь, а вылезай!
А уж ему – вот где этот старец! – выйти-то он вышел, а бежать и не подумал, а тут же у старца в келью в пустой гвоздной пробоине, в клопиное гнездышко, и засел.
Старец его не видит, но дух-то его слышит – и забеспокоился:
Отпустить с родителями дочь опасно, не ровен час, бес и опять в нее вскочит!
И оставил ее у себя в келье –
«пока совершенно не исцелится».
И Пестик остался.
Прошла ночь и другая – все ничего.
А на третью ночь вонищу свою блудную и распустил Пестик по келье, старцу в нос как шибанет – старец не выдержал и «смесился».
А сойдясь с «бесной отроковицей», от страха и отчаяния убил ее, а сам бежать.
И убежал.
А Пестику того только и надо –
—— пи-пи-пи-пи! – и как пузырь: – пык! –
Гуляй на своей воле!
В пустыне, каясь, вошел старец в львиную пещеру.
И живя в пещере, каясь, так очистился от своего греха, что не только взял власть, как прежде, изгонять бесов, но и в бездождие по молитве его бывал сильнющий дождь.
И уж бесы его, как креста, боялись.
И не докучали, а далеко обходили –
«чтобы не нарваться на неприятность!»
А имя старцу – Иаков-постник.
Был один брат, блюдущий себя и великий постник.
Однажды, взбешенный на блуд, выскочил он из монастыря и побежал в город прямо в блудилище.
Но только что вошел он в «обитель» к блуднице и чуть только прикоснулся к ее одежде, как тотчас был покрыт с головы до ног проказой.
И увидев себя в таком безобразном виде, «не скончав и похоти своей», возвратился в монастырь.
– Навел на меня Бог наказание, да спасется душа моя!
И до смерти, быв в проказе, славословил Бога.