А как с Волги до Поморья, с Поморья до Сурожа печальная вошла тьма в Христову ночь, затаилась без отклика.
«Отчего такая тьма и печаль по русской земле?» «Это души из пропастей и канав, из-за огненной реки, из загробных темниц – скорбной вереницей
в отпуск на родину за каплей росы омочь уста. И другие – вижу – подымаются с родимых полей: вон – моя мать, вон – мои братья… Еще вижу: да, их очень много: замученные и измаявшиеся»
Тьма слепит глаза. Полночь приблизилась.
По церквам подняли хоругви, со свечами выносят запрестольные иконы. Я зажег мою свечку – на весь мир огонек. И в огонь свечей ударил колокол – и свернулась тьма, рассеялась.
«Вижу, среди живых и умершие, а как живые: пришли, не забыли свою родину – „Христос воскрес!“ Еще вижу – другие идут – их кровавые слезы стали белыми – „Христос воскрес!“»
И время остановилось.
А Трехдневное – Воскресение, омывшись весенней росой, зажигает зарю и ведет ее, нарядную, по талой зазеленевшей земле над пригорками, по-над лесом, край поля – с Волги до Поморья, с Поморья до Сурожа.
А из зари крест – солнце играет. И горит этот крест ярче солнца.
А кто ждет, тот увидит – крест в солнце над русской землей – от восхода солнца до белого дня.
III. Свиток*
Гнев Ильи Пророка*
Необъятен в ширь и даль подлунный мир –
пропастна́я глубина,
высота поднебесная.
Много непроходимых лесов, непролазных трущоб и болот,
много непроплывных рек, бездонно-бурных морей,
много диких горбатых гор громоздится под облаки.
Страшны бестропные поприща –
труден путь.
Но труднее и самого трудного тесный, усеянный колючим тернием,
«путь осуждения»
в пагубу.
На третьем разжженно-синем небе – за гибкоствольным вязом с тремя враждующими зверями:
гордым орлом,
лающей выдрой
и желтой змеей;
за бушующей рекой-окияном,
за тесной и мутной долиной семи тяжких мытарств,
за многолистной вербой и дальше ——
по вербному перепутью к яблоне,
где течет «источник забвения», –
там раздел дороги.
Под беловерхой яблоней:
с книгой Богородица
и апостол Петр с ключами райскими.
Записывает Богородица
в «Книгу Живых и Мертвых»,
указуя путь
странствующим, отрешенным от тела, опечаленным душам.
Весела и радостна блаженная
цветущая равнина
– огненный поток из васильков! –
И печальна другая – в темных цветах –
«без возвращения».
Не весело лето в преисподней:
скорбь и скрежет зубовный поедают грешников
во тьме кромешной;
и кровь мучеников
– нестрадавших от мира земную жизнь –
проступает – приходит во тьму, как тать, –
нежданная и забытая,
точит укором,
непоправимостью,
жрет червем неусыпаемым.
В бездне бездн геенны
зашевелился Зверь:
злой и лютый,
угрызает от лютости свою конскую пяту,
содрогаясь, выпускает из чрева
огненную реку.
Идет река-огонь,
шумя и воя,
устрашает ад;
несет свою волну –
всё истребить.
И огонь разливается
широколапый, перебирает смертоносными лапами,
пожирая всё.
Некуда бежать,
негде схорониться,
нет дома,
нет матери.
Изгорают виновные души –
припадают истерзанные запекшимися губами к льдистым камням,
лижут в исступлении ледяные заостренные голыши:
охладить бы воспаленные внутренности!
Нет защиты,
нет утоления.
Архангел!
Грозный —— он
явился не облегчить муки:
грозный, он сносит свой неугасимый огонь:
зажигает ледяные камни – последнее утоление!
Загораются камни –
тают последние надежды.
И оттеняют кольцом,
извиваются, свистят свирепые змеи,
обвивают удавом,
источая на изрезанные огнем, рассеченные камнем рты
горький
свой яд.
Земля!
Ты будь мне матерью,
не торопись
обратить меня в прах!
Вышел Иуда из врат адовых ——
кинутый Богом в преисподнюю,
осужден навсегда торчать у самого пекла,
неизменно видеть одни и те же страдания,
безнадежно,
презренный,
забытый Богом Иуда.
Не обживешься.
Прогоркло.
Берет тоска. И дьявольски скучно.
Слепой старичок-привратник позеленевшими губами жевал ржавую
«христопродавку»,
смачивал огненной слюной разрезные листья проклятой прострел-травы.
Иуда подвигался по тернистому пути ——
Темные печальные цветы томили Божий день;