Но Соломон настаивал: ни лаять, ни мяукать, ни даже кукарекать Соломон не собирался.
«И вот Борис Николаевич, закрыв себе ладонями глаза, стал понемногу выходить… „У вас роковой день 17-ое мая, – сказал он, – я вижу пески, финики, пустыню“. – „Как же, – ответил я, – в эту ночь, именно 17-го мая, я мчался, как верблюд, по Прагер-штрассе!“ Но что произошло дальше, я больше ничего не помню, я только слышал, как что-то в комнате летало и жужжало, как телефонное „besetzt“ („занято“), потом резкий запах ромашки ударил мне в нос, я чихнул и очнулся. Борис Николаевич сидел у стола, перелистывая „Эпопею“. Я хотел его спросить, но чох не давал мне выговорить слова. „Kamelenseel! – сказал Андрей Белый, – Kamelenseel!“ Тут я все понял и кубарем скатился с лестницы».
Соломон чихал, не переставая, день и ночь чихал потрясающе.
Доктор нашел – «рефлекторное раздражение обонятельного нерва»: мазать вазелином переносицу на ночь. Соломон вымазался весь – до кончика. Ничего не помогало. Хозяйка набавила на комнаты. В Prager Diele от «будьте здоровы» не стало проходу, а в «унтергрунде» (метро) и в трамваях скандалы: будто бы иностранная речь. Далин (сосед) ищет квартиру.
– И вот я пошел, куда глаза глядят.
Секретарь Цвофирзона инженер Я. С. Шрейбер, «всемирноизвестный» изобретатель «Wunschelrute» – такая палочка вроде дирижерской, которая на расстоянии безошибочно показывает, где и какая есть горная порода и где текут подпочвенные воды, как горькие, так и сладкие, – Шрейбер, воспользовавшись праздничным отдыхом, выбрался в Груневальд. Испытание чудодейственной волшебной палочки – как она будет действовать? – и текущая работа в «Пельмене» не выходила у него из головы.
«Пельмень» – это такой технический журнал при Цвофирзоне, очень распространенный: в Logos’e на складе лежит.
«Освещение вопроса о применении авиационных моторов в сельском хозяйстве по преимуществу для тяжелых тракторных плугов; способы использования отработавшего пара для пуска в ход газовых турбин, установка дизелей для товарной локомотивной тяги и т. п.» – было над чем подумать!
Так в размышлении, и совсем незаметно, Яша достиг того Укромного местечка, где под кустиком с Соломоном засел Зарецкий. И вдруг волшебная палочка сделалась необыкновенно чувствительна, а стрелка показала присутствие горной породы.
Шрейбер тихонько раздвинул кусты – но вместо – угля – он увидел никакую породу, а своих соратников по Цвофирзону.
Тут они, голубчики, и попались, а с ними и Андрей Белый и Ходасевич. И поехали все в Саров на «Беседу» есть горьковские медовые оладьи.
<Ответы на анкеты. Заметки>*
Приятель мой, небезызвестный Иван Козлок, не раз мне говаривал, что, случись ему, чего Боже упаси, снова на земле мыкаться, ничего бы он не желал, как иметь собственную колбасную.
Небольшая торговля.
Колбасы б висели над ним, а он сидит за прилавком, либо стоя, покупатель если: ведь чего приятнее духу колбасной, разве – оранжерея?
Я согласен, но я был бы доволен, если б мой приятель Козлок разрешил мне заходить иногда к нему в лавку, – я тоже люблю этот копченый воздух.
Постоять, посмотреть на вкусный душистый товар, а потом
– 1/4 фунта довольно! – и домой: с чаем хорошо колбасу с хлебом.
Почему, вы спросите, этот ваш Козлок такой колбасный человек зародился?
А скажу так, что на большее заноситься – все равно никто тебя не послушает: выше своей природы не станешь.
А тут – хоть продовольствием обеспечен, и то слава Богу.
Как и от человека, жду всегда только одного хорошего, но не удивлюсь, если обманет. Так и от нового года. Я жду, что наконец-то ученые, трудящиеся над изобретением удушливого газа, совершенно случайно откроют такой состав, от которого человеку дышать будет легко и приятно. И как только захочется кому-нибудь почесать руки у пушек, немедленно пустить этот газ, и всякое воспоминание о истреблении забудется. Это будет лучшая гарантия мира среди народов.
В школе 1-го Морского Берегового Отряда (б. 2-й гвардейский экипаж) на уроке русского языка зашел разговор: кто кого читал и что кому нравится? Один говорит: «Горький». Другой: «Демьян Бедный». Больше Горький да Демьян.
«А Пушкин? нравится?»
А моряк Костров, старательный ученик, и говорит:
«Я понимаю: Пушкин великий! Но это для образованных людей, а мне больше всех нравится Некрасов».
Пушкин интересовался архивом, матерьялами – конечно, тут было любопытство к истории, к событиям – но вернее, его верное чутье узнать свой родной «природный» язык. Пушкина привлекал «базар» – русский склад речи (а в матерьялах история склада этой речи) – «базар» (отсюда «Балда»), чуждый образованным людям, а близкий, свой и понятный таким, как моряк Костров, а Костров – это русский народ, Россия.