Будь я царем, как были цари египетские, греческие и римские, я по такому случаю издал бы декрет: издать полное собрание сочинений по новой орфографии и по старой, как кому любо; квартиру без мебели в собственность в Кламаре (Clamart) поблизости от Н. А. Бердяева; автомобиль для личных поездок и отокар для гостей – развозить по домам после разговоров ночью, когда трамваи не ходят; carte d’identite или recepisse – бессрочно; femme de menage; визу во все государства и Нобелевскую премию каждому, а если сразу трем не полагается, то одну, разделя на три части (поровну) –
Вячеславу Ивановичу Иванову,
Дмитрию Сергеевичу Мережковскому,
Льву Исааковичу Шестову.
Parfumerie*
1
Капризную, но со средствами в качестве спутницы в Монте-Карло, а при желании и далее, ищет веселый русский молодой человек.
2
Дип. инж. 34 л. и мой приятель машино-техн. 22 л., оба из наилучшей дворянской семьи, ищем знакомства с целью брака с дамами. Владеем рус. и французским языком.
3
Вполне сурьезно. Надоело одиночество! Хочу жениться! Милые эмигрантки 30–35 лет, бросьте предупреждения к газетным объявлениям и откликнитесь хотя бы вкратце, но искренно.
4
Ольга Ивановна Ломокова просит своего мужа Александра Ивановича Ломокова прислать ей немедленно денег. Саша, ведь ты же, уезжая из Монте-Карло, отобрал у меня все деньги, мне тобой сперва оставленные. Если ты не откликнешься и не поможешь мне, я буду вынуждена принять относительно тебя решительные и печальные меры, где бы ни скрывался.
5
Александр, одумайся, вспомни ты все хорошее, мной тебе сделанное, и исполни обещание. Оля.
6
Солнышко, прежде чем отозваться твоему Александру, пришли вещи последнего, тобой у него забранные, его законной жене.
7
Солнышко в Монте-Карло до востребования. Пишу, писала Париж.
Страшно*
Мне вспомнился случай на Таврической в Петербурге. Мы только что переехали на новую квартиру в дом Хренова. Дом еще не совсем кончен и с отоплением и трубами продолжались работы.
К нам пришел Чуковский. Сидели с ним чай пили. Разговор самый мирный; помню, объяснял я ему, почему еще не могу писать продолжение повести моей «В поле блакитном» (отдельные главы были тогда напечатаны). И вдруг из стены – из крохотной дверцы, не заклеенной обоями, выполз, – очень уж узко отверстие! – огромный человек, не то маляр, не то печник и, не обращая на нас никакого внимания, прошел через комнату и скрылся за дверью. Я-то сообразил сразу, хоть это было и для меня неожиданно, но для Чуковского осталось: среди бела дня вылез человек из стены, прошел через комнату и пропал. Я помню его лицо – исступленное, точно застигнуло и надо ответить, а ответить и не знаешь что, слов таких нет.
И еще случай, тоже на Таврической. Повадилась к нам ходить одна барышня. Ничего она – дурного ничего не скажешь, только очень разговорчивая и ужасно восторженная: конечно, разговор про любовь. И это бы не беда, но главное, такую взяла повадку: непременно ночевать. А комнаты у нас маленькие и по ночам я обыкновенно долго сижу, писал и уж тут всякий посторонний мне помеха. И не то что ей негде ночевать, у нее была своя квартира и хорошая, нет, это такая повадка. И вот я как-то за чаем, когда подошло время – или ей идти домой или оставаться ночевать – и говорю:
– Бог знает, – говорю, – что у нас творится по ночам!
– Что такое?
– А видите: тот вон отдушник – вентилятор, и из этого отдушника ночью вываливаются колбаски – одна за другой.
И должно быть, я сказал с такой верой в эти таинственные колбаски, вижу, барышня-то как застыла: поверила!
Как тогда маляр или печник, внезапно вышедший из стены, был для Чуковского, так для этой барышни вываливающиеся из отдушника колбаски, которых она еще не видела, но кто знает: останешься ночевать и увидишь.
– Вываливается колбаска за колбаской! – повторял я. (Я тогда сказку про «мышку-морщинку» писал и там как раз в Забругальском замке мышка это все видела.)
Барышня заторопилась домой. И уж больше никогда не ночевала у нас: посидит, расскажет за чаем какую-нибудь любовную историю и вовремя домой.