— Да, внешность у них действительно неказистая, я согласен. Что же касается того, что они меня хорошо знают, то это именно так и есть. Мне довольно часто приходилось иметь с ними дело. Но и вы ведь тоже в какой-то степени им знакомы, если не всем, то кое-кому из этих людей точно.
— Ну, такое едва ли возможно, потому что сам я, уверяю вас, не знаю никого из них.
— А, между тем, вы видели их, и даже совсем недавно, — смеясь, перебил его дон Луис. — Имейте в виду, что большинство из тех, кто находился в притоне, из того самого отряда сальтеадоров, с которыми нам довелось повстречаться по дороге в Мехико.
— Вы шутите!
— Нет, нисколько, я говорю совершенно серьезно, и в доказательство могу даже сообщить вам, что капитан дон Блаз, тот самый, которому я дал пиастр и который так ловко выскочил в окно… Вы помните его?
— Помню. И что же?
— Ну, так вот, он командовал тем самым отрядом.
— И вы можете относиться так дружелюбно к этому негодяю из негодяев!
— Почему бы и нет?! Дон Блаз, если отвлечься от того, что он ведет немного эксцентричный образ жизни, — с этим я согласен, — пользуется в Мехико репутацией одного из самых достойных джентльменов. Более того, нам даже необходимо быть с ним в добрых отношениях, потому что нам, может быть, еще предстоит встретиться с ним на пути в Гваямас… Но довольно говорить об этом, уже очень поздно и, мне кажется, нам не мешало бы хоть немного поспать…
— Еще один вопрос…
— Только говорите короче, потому что я совсем сплю, уверяю вас.
— В котором часу мы поедем?
— Часов в семь или в восемь или, лучше сказать, когда вам будет угодно, мне все равно.
— Хорошо! Ну, а теперь идите спать, раз от вас все равно ничего больше нельзя добиться.
— Прощайте, друг мой.
— Прощайте.
С этими словами дон Луис, пожав руку дону Мигуэлю, отправился в отведенную ему спальню.
Оставшись один, дон Мигуэль, тоже изнемогавший от усталости, лег в постель и, несмотря на испытываемое им беспокойство, тотчас же заснул мертвецким сном.
Он с трудом очнулся от сна, когда почувствовал, как кто-то тянет его за руку.
— Э! Да вы до сих пор спите!.. — говорил дон Луис над самым его ухом. — А говорили, что вам совсем не хочется спать. Прекрасно, что вам удалось выспаться. Поздравляю!
— Извините меня, друг мой, — отвечал молодой человек, зевая так, что чуть было не вывихнул себе челюсть, — но я устал до такой степени…
— Помилуйте! Кому вы это рассказываете! — смеясь, перебил его дон Луис. — Мне пришлось сделать вид, что я валюсь с ног, только для того, чтобы заставить вас прилечь.
— Благодарю вас!.. Я буду готов через минуту.
— Пока вы будете одеваться, я велю седлать лошадей для нас и закладывать карету для дона Гутьерре и его дочерей.
— А! Я удивлен, мой милый, вы забыли свою обычную осторожность… Вы намерены приказать закладывать карету, но ведь тогда весь город немедленно узнает, что мой дядя находится здесь.
— Вы правы, на этот раз я опростоволосился… Ну, да не беда, я сейчас пошлю слугу за наемной каретой.
— Вот это будет гораздо лучше.
— Ну, одевайтесь скорей. Я жду вас внизу.
Когда в половине седьмого дон Мигуэль спустился во двор, лошади были уже оседланы и наемная карета стояла перед домом.
Молодые люди вскочили на лошадей и, отдав соответствующие приказания кучеру кареты, галопом помчались к гостинице, где их ожидал дон Гутьерре с дочерьми.
Если не считать нескольких индейцев, не спеша направляющихся с товаром к рынку, улицы были совершенно пусты, и нашим путешественникам удалось проехать по городу из конца в конец никем не замеченными. Дон Гутьерре отнюдь не задавался целью скрываться, тем более, что у него не было и серьезных причин для этого, однако он предпочитал, чтобы о его пребывании в Мехико по возможности никто не знал. И не только потому, что опасался угроз дона Рамона Армеро, но еще и потому, что не хотел навлекать на себя подозрения со стороны агентов, будь то Мирамона или Хуареса. Исходя из этого он и племяннику советовал поступить как можно осмотрительнее.
Выехав из города, они умерили бег своих лошадей и тогда дон Луис, повернувшись к дону Мигуэлю, с улыбкой заговорил:
— Послушайте, друг мой, вы хорошо отдохнули, и нам можно будет потолковать как следует.
— Да, признаюсь, дорогой дон Луис, мне тоже очень хотелось поговорить с вами без свидетелей… Я просто места себе не нахожу, не знаю, что мне делать и как мне быть!.. Волей-неволей, а придется во всем признаваться дядюшке…