— О, не опасайтесь этого, господин Луи!.. Можете смело положиться на нас, — отвечал Сент-Аманд, говоривший как от своего имени, так и от имени своих товарищей.
— Я тоже думаю так, друзья мои, — сказал француз. — Мне только хотелось лишний раз обратить ваше внимание на это для того, чтобы между нами существовала полная ясность и впоследствии не возникло никаких недоразумений. Теперь выслушайте меня хорошенько. В вашем присутствии в Мехико больше нет необходимости, потому что я и сам думаю уехать отсюда самое позднее через два дня. Для меня очень важно, чтобы вы не далее, как через час покинули город и отправились в Гвадалахару… Вы, надеюсь, меня понимаете, не так ли?
— Да, да, — смеясь, отвечал Сент-Аманд, — не беспокойтесь, господин Луи, мы исполним ваше приказание, и хитер будет тот, кто увидит нас в городе через час.
— Хорошо! Я очень рад, что вы меня понимаете, и больше не станем говорить об этом… Вчера я дал вам обещание, и, как честный человек, должен его исполнить. Вот возьмите, Сент-Аманд, — сказал он, протягивая ему кошелек, — тут ровно сто пиастров. Разделите их поровну с вашими товарищами, вы их честно заработали. Я жалею только об одном, что далеко не так богат, как мне бы хотелось, потому что, клянусь честью, тогда вы получили бы от меня во много раз больше.
— Послушайте, господин Луи, — возразил Сент-Аманд, — вы, должно быть, смеетесь над нами… Начать с того, что вы ничего не обязаны нам платить, и если мы принимаем эту награду, то только потому, что вам так заблагорассудилось, вот и все. Мы ведь честные охотники, и раз дали слово, поверьте, мы обязательно его сдержим.
— Спасибо, братцы. До свидания. Желаю вам успеха.
— До свидания, господин Луи!.. Надеемся скоро увидеться…
Затем канадцы вышли, и француз остался один, но не надолго, потому что почти тотчас же появился дон Мигуэль.
Молодой человек был бледен, встревожен и утомлен. После обычных приветствий он с отчаянным видом бросился в кресло.
— Что случилось с вами, дорогой друг? — спросил его, улыбаясь, Луи Морэн окольными улицами и пешком в сопровождении двадцати вооруженных пеонов, тогда как у главного подъезда их ожидала карета.
— Друг мой, такое, по-видимому, с их точки зрения, нелогичное поведение, не могло не заинтересовать и не возбудить любопытство молодых девушек. А что вы им отвечали?
— Ничего, я убежал.
— Я узнаю вас и тут, — сказал француз смеясь. — Впрочем, это единственный способ выйти из затруднительного положения. Ну, а дон Гутьерре?
— О, с моим дядей все было гораздо проще. Когда я сказал ему вчера, что мои кузины или не должны присутствовать на спектакле с участием Терезы Росси, или же он должен обещать, что они вернутся домой указанным мною ему способом, добавив, что таково непременное ваше требование, он понял с полуслова, и, зная глубокую вашу преданность нашей семье, мой дорогой Луи, не стал спрашивать у меня никаких объяснений и тотчас же согласился исполнить все наши требования.
— Значит, все к лучшему, друг мой. Одевайтесь, мы пройдемся по городу узнать, что новенького, а потом за завтраком дадим понять дону Гутьерре, что нам необходимо немедленно покинуть Мехико.
— Мне кажется, что заручиться согласием дядюшки будет нетрудно. По-моему, ему страшно надоела здешняя жизнь, и в пустыне он будет чувствовать себя в большей безопасности, нежели здесь.
— Я совершенно с вами согласен. Через несколько минут друзья вышли из дома. На углу улицы Монтерилья и Главной площади, как раз на том самом месте, где ночью происходила стычка с бандитами, они увидели огромную толпу народа. Собравшиеся всяк на свой лад объясняли причины, вызвавшие кровавое побоище, и с любопытством рассматривали до сих пор не убранные трупы.
Послушав несколько минут забавные версии по поводу ночного происшествия, участниками которых они были, дон Луис и дон Мигуэль продолжили прогулку.
Добравшись до центра города, они обратили внимание на многочисленные группы бурно жестикулирующих, возбужденных граждан. Большинство лавок и магазинов были закрыты.
Время от времени открывались ворота президентского дворца, чтобы выпустить курьера, мчащегося во весь опор. По улицам двигались полки пехоты и эскадроны кавалерии. Солдаты шли молча с угрюмыми лицами, как люди, которые ставят на карту свою жизнь и знают заранее, что проиграют. Какой-то еще не осознанный страх тяготел над городом.