— Да, все так, но признаюсь, что эта сделка, хотя и блестящая, сильно меня беспокоит… Не иначе, как этот тип преследует какую-то темную цель…
— Это ясно как божий день, так что к колдуну обращаться нет никакой необходимости. Ну, а нам-то какое до этого дело?! Мы ведь всего-навсего исполнители, поэтому, что бы ни случилось, честь наша останется незапятнанной, а совесть совершенно спокойной.
— Это большое утешение для нас, дорогой друг… Ну, а теперь потолкуем о другом… Как вы думаете, надо нам говорить об этом дону Ремиго?
— Боже сохрани!.. Ни под каким видом! Неужели вы уже успели забыть, что он сказал нам на прощание? Боже милостивый, да за такую болтливость можно поплатиться жизнью!..
Педросо печально покачал головой и опорожнил очередной стакан.
— Подумать только, двадцать пять унций у меня в кармане! — сказал он, ставя пустой стакан на стол. — А что будет дальше, посмотрим!
В эту минуту перед харчевней остановился всадник.
— Вот и дон Ремиго! — воскликнул Карнеро.
— Наконец-то! — сказал Педросо, вставая. Всадник, не сходя на землю, крикнул:
— Эй! Педросо! Карнеро!
— Мы здесь, ваша милость! — дружно ответили друзья.
— Садитесь скорее на лошадей, время не терпит! Бандиты поспешно покинули харчевню, забыв расплатиться с хозяином.
Но тот не посмел даже и заикнуться о плате: он слишком хорошо знал, кто такие были эти два типа, удостоившие своим посещением его харчевню.
— Счастливого пути, и пусть черт свернет вам шею! — сказал он, когда гости не могли уже его слышать. — Хорошо еще, что первый заплатил за всех, добавил он в виде утешения самому себе. — Ну, а если бы и не заплатил, я все равно не стал бы затевать ссоры с этими негодяями.
И он ворча удалился опять за свою конторку.
Глава III
ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИК
Незнакомец, глубоко задумавшись, медленно удалялся от харчевни. Случайная встреча со всадником, которого разбойники называли доном Ремиго, по-видимому, произвела на него неприятное впечатление.
А между тем в наружности дона Ремиго — таково было настоящее имя этого субъекта — не было ничего такого, чем можно было бы до некоторой степени объяснить неприязненную реакцию незнакомца. Это был молодой человек лет двадцати шести изящного сложения; строгие черты, черные глаза и гордо закрученные вверх усы придавали его лицу выражение решительности и доброжелательства; его костюм, полувоенный, полуштатский, тоже, казалось бы, не должен вызывать чувства антипатии к его обладателю, особенно, если учесть, что в ту пору в Мексике свирепствовала междоусобная война.
Судя по тому, каким взглядом незнакомец окинул встретившегося ему всадника, можно было с уверенностью сказать, что эти двое молодых мужчин питают один к другому глубокую ненависть — явление, впрочем, широко распространенное в этих странах, где солнце раскаляет кровь и стремительно гонит ее по жилам.
Со временем мы узнаем кое-какие подробности, объясняющие причину их враждебности, сейчас же ограничимся замечанием, что до встречи с доном Ремиго по лицу незнакомца блуждала насмешливая улыбка.
Не замечая любопытных взглядов, которыми провожали его попадавшиеся навстречу бродяги и прочий люд, незнакомец спокойно продолжал свой путь и, достигнув леса, углубился по узкой тропинке в самую чащу.
Тропинка пролегала вдоль извилистого берега реки, шагах в ста от воды. Чем дальше он ехал, тем медленнее становилась поступь его лошади, и, наконец, она пошла вообще размеренным шагом.
Не доезжая приблизительно с четверть мили до Медельена, всадник заметил между деревьями прелестный домик, укрывшийся в благоухающей рощице в окружении живой изгороди тропических кактусов.
Подъехав почти вплотную к этой изгороди, всадник остановился и с любопытством потянулся вперед, желая заглянуть через нее, но тотчас поспешно отпрянул назад и вместо того, чтобы продолжать свой путь, остановился, завороженный нежными голосами двух молодых девушек, певших старинный испанский романс, аккомпанируя себе на ярабэ:
Когда голоса девушек смолкли, одна из них весело расхохоталась.
— Чему это ты смеешься, Жезюсита? — спросила ее подруга, перестав играть на ярабэ.
— А вот чему, дорогая моя Сакрамента, — отвечала насмешливая Жезюсита, указывая рукой в ту сторону, где стоял всадник, который с наивностью влюбленных всех времен и народов воображал, что его присутствия никто не замечает. — Вон щегленок твоего романса, который не летает перед твоими окнами, но зато вздыхает за изгородью твоего дома.