Дон Мигуэль не мог при этом сдержать возгласа восторга — настолько обе они были обворожительно прелестны.
А, между тем, обе сестры, в сущности, были одеты очень просто: как на старшей, так и на младшей были широкие юбки из тонкой кисеи, туго стянутые на талии голубым шелковым поясом. Поверх батистовых блуз, широкие рукава которых были вышиты и отделаны кружевами, были накинуты косынки, которые, прикрывая, не скрывали полностью их белых плеч.
Длинные косы, уложенные на затылке, были заколоты черепаховым гребнем, изящно изукрашенным золотом, и, кроме того, их головки украшал венок: у Сакраменты из цветов сухиль, а у Жезюситы — из флорипондио. На ногах у них были ажурные шелковые чулки с золотыми стрелками и голубые атласные башмаки, расшитые серебром и золотом.
Но что придавало особую прелесть туалету сестер, так это обилие кукуйбос [6], которыми были усыпаны их венки. Их голубоватое сияние создавало у них вокруг головы божественный ореол. Кукуйбос были нашиты также вокруг подола юбок, образуя как бы магический круг, придававший девушкам таинственный и даже фантастический вид.
Улыбающиеся и торжественные, они двигались навстречу дону Мигуэлю, который при виде их благоговейно сложил руки и шептал голосом, прерывающимся от волнения:
— Господи, как они прекрасны!
Но если восторг молодого человека в равной степени относился к обеим сестрам, то взор его был прикован исключительно к Сакраменте. Женщины каким-то особым, присущим только им одним чутьем безошибочно разгадывают, какое впечатление они произвели на своих поклонников.
Обожание дона Мигуэля переполнило сердца сестер радостью.
— Как вы меня находите, кузен? — спросила дона Сакрамента, кокетливо наклоняясь к нему.
— Слишком красивой, — прошептал молодой человек.
— Женщина никогда не бывает слишком красивой для того, кто ее любит, — лукаво возразила она. — Вы не очень-то любезны сегодня, кузен.
— Это оттого, что я боюсь, — продолжал он грустно.
— Боитесь? — улыбаясь, спросила она. — А чего именно, скажите, пожалуйста?
— Вашей красоты, которая сожжет все сердца, кузина.
Она слегка пожала плечами.
— Боже мой, как все вы в центральных провинциях скучны и нелюбезны, — с презрением сказала она.
— Здешние молодые люди гораздо любезнее нас, не так ли, Сакрамента?
— Что это значит, позвольте вас спросить, дон Мигуэль? — возразила она высокомерно.
— Ничего иного, кроме того, что я сказал, кузина, — грустно отвечал молодой человек.
В разговор вмешалась молчавшая до сих пор Жезюсита.
— Зачем ты его так мучаешь? Ты доведешь его до сумасшествия своими выходками.
— Я не знаю, что с ним такое сегодня, он просто невыносим, — проговорила Сакрамента раздраженным тоном.
Молодой человек побледнел и быстро поднес руку к сердцу, словно почувствовав внезапную боль.
— Вы жестоки, Сакрамента! — вскричал он. — Хорошо, я не стану докучать вам своим присутствием, отправляйтесь на праздник без меня, там у вас не будет недостатка в кавалерах… Что же касается меня, то я отказываюсь от надежды заслужить ваше расположение.
— Как вам угодно, кузен, — парировала она улыбаясь. — Тем более, по вашим словам, у нас не будет недостатка в кавалерах, и я надеюсь, что эти кавалеры будут, по крайней мере, вежливее вас.
— Да, да, — с гневом перебил ее дон Мигуэль, — охотников найдется немало, а в числе их, наверное, будет и дон Ремиго Диас, которому и будет, конечно, отдано предпочтение.
— А если бы даже и так, — не унималась Сакрамента, — неужели вы считаете себя вправе препятствовать этому?
— Этому я не стану препятствовать, Сакрамента, — ответил он совсем непривычным для него грубым тоном. — Я его убью.
— Вы его убьете!
— Да, я его убью за то, что вы его любите, и за то, что ваше дьявольское кокетство сводит меня с ума! Сакрамента побледнела при этих словах.
— О, — прошептала она, — неблагодарный безумец… Какие же у вас имеются основания, чтобы обвинить меня в этом?
— Их более, чем достаточно… Вы жестоко издеваетесь надо мной… Заблагорассудится вам развлечься, и вы делаете вид, будто не совсем ко мне равнодушны. Но стоит в моем сердце затеплиться надежде…
— Ну? — насторожилась она.
— … вы вдруг резко изменяете свое обращение со мной и находите какое-то садистское удовольствие в том, чтобы беспощадно разрушать мои надежды и превращать в меня несчастнейшего из людей… Нет, нет, — добавил он, грустно покачав головой. — Я долго и тщетно тешил себя надеждой, но пелена, застилавшая мне глаза, наконец спала, и теперь я отчетливо сознаю свою ошибку.
Сакрамента слушала его, задумчиво опустив голову и машинально играя цветком сухиль, который держала в руке.
— Вы правы, — прошептала она, — я вас обманула, Мигуэль, хотя до сегодняшнего дня я и не поощряла ваших ухаживаний за мной… Я, как это лучше сказать… Я словно бы и не замечала этого…
— Наконец-то вы откровенно высказались! Значит, вы подтверждаете, Сакрамента, что я вам противен! Я уверен, что если бы я спросил у вас на память цветок, который вы сейчас теребите пальцами, вы, наверное, отказались бы выполнить мою просьбу… Не правда ли?
Сакрамента повернула голову в сторону и, устремив взгляд на молодого человека, с ангельской улыбкой промолвила:
— Да, я отказалась бы выполнить вашу просьбу, Мигуэль.
И в ту же минуту цветок сухиль, вырвавшись из ее руки, полетел к ногам молодого человека. И когда молодой человек наклонялся, чтобы поднять цветок, девушки, словно вспугнутые голубки, мгновенно исчезли, смеясь при этом, как безумные.
— Ах, — вскричал он с выражением лучезарной радости, осыпая цветок поцелуями, — она меня любит! Боже мой! Она меня любит! Сухиль — это цветок-талисман, — добавил он, — подарить его или даже позволить взять — значит, признаться, что любишь! О, как я тебе благодарен, скромный дикий цветочек!.. Ты внушаешь мне надежду и тем самым возвращаешь к жизни!..
Поцеловав цветок еще несколько раз, молодой человек поспешно спрятал его на груди, так как в эту минуту послышался легкий шум приближающихся шагов. Один из дядиных слуг явился сообщить, что кушанье подано.
Дон Мигуэль направился в столовую, где все были уже в сборе.
Ужин прошел очень весело. Дон Мигуэль был в ударе и без конца сыпал шутками и остротами; радость, наполнявшая его сердце, переливалась через край.
Сакрамента и ее сестра по временам украдкою поглядывали на него, хитро пересмеиваясь между собою. Что же касается дона Гутьерра, то он, видимо, был очень удивлен и не мог понять, чему следует приписать радостное настроение племянника, обычно такого собранного и серьезного.
Когда все встали из-за стола, было уже совершенно темно.
— Мы едем на праздник, девочки, — сказал дон Гутьерро, — развлекайтесь, танцуйте, словом, постарайтесь извлечь максимум удовольствия. Надо уметь радоваться и веселиться, когда представляется случай… Кто знает, что нас ждет впереди и даже уже завтра, — добавил он, — многозначительно взглянув на дона Мигуэля, которому только и был понятен смысл его слов.
Глава VI
ЛА ПЕТЕНЕРА
Оседланные лошади давно уже стояли наготове во дворе.
Пока девушки усаживались на лошадей, дон Гутьерро отвел в сторону старого преданного слугу Жозе, пользовавшегося полным его доверием, и шепотом давал ему какие-то наставления, после чего направился к своей лошади с юношеской легкостью вскочил в седло.
Весь отряд состоял из десяти всадников: четырех господ и шести провожатых в лице слуг, давно уже состоявших при доне Гутьерре, преданность которых не вызывала ни малейших сомнений.
Выехав за ворота, кавалькада направилась по дороге на Медельен. По приезде туда господа спешились, поручив лошадей слугам. Те не стали их оставлять у привязи, а отвели в сторону и остались сторожить их, не выпуская поводья из рук.
Праздник был в полном разгаре.
Оживленная толпа заполонила улицы Медельена, повсюду звучали оживленные голоса и смех. Вихуэлы и ярабэ захлебывались от восторга, созывая танцовщиц.