В четвертый же день увидел некотораго рыбника, а он ловил рыбы, и почал к нему вопити, глаголя: «О, человече, приближися ко мне и дай живот утопающему и помози утрудившемуся[3362]». И абие рыбник приближился к нему и взял его в лодию свою и ввел его в дом свой и, накормивши его, велел ему наспатися. И какон выспался, рекл ему рыбник: «Веси ли то, что поморскому уставу работник еси мне, зане от смерти тя избавих? Але богове того не дайте, чтобы я хотел кому зло учинить, кто не винен предо мною. Але то поведаю тебе: се плахта[3363] лежит, опахнися ею и иди на игру и смотри счастья. И аще себе не можеши полепшить[3364], возвратися паки ко мне, а я свое убожество[3365] хочю с тобою на полы[3366] разделить. А естьли ты некогда приидешь к счастию и[3367] будеши ли добр, вспомнивши мое добродейство, — добром заплатишь[3368]».
Тогды Аполлон в той единой плахте своему господарю покорне челом ударивши, шол на игру. А в то время король той земли Цылибской[3369] именем Алтистратес пилою[3370] со своими паняты играл, а Аполлон, стоячи, почал той игры дивитися. Тогды король пилу упустил, Аполлон же, видев то, скочи радиво[3371] к пиле и, в руце взявши пилу, подав велми прудко[3372] королю. Король же, взем от плахетника[3373], почал себе мыслить, каков есть тот юнок[3374]: «А хотя и в плахте ходит, а несть то простяк». И учинивши король игры конец, начал вопрошати, кто и каков есть тот юнок. А как не умел об нем ни един розсказать, вопрошали того рыбника. И оним поведал, что обрел его на мори утопающаго, «але кто он есть и откуду, не вем». И сказали словеса рыбника онаго королю. И король рекл: «Кто ни есть и откуду ни есть, и за ту службу, которую нам днесь учинил, дайте ему сукно[3375] и введите его в чертог наш, да вечеряет[3376]». И абие бысть так, яко же король повелел.
А тот король не едал николи, разве[3377] с единою дщерию своею, которая была велми красна и утешна. Та по обычаю тамошних времен умела густь[3378] и плясать, яко и иные княжны, ибо в те времена срам был той княжне, которая бы того не умела; и то редко чинили, разве пред своими отцы, а никак без отца. И сталося, что княжна именем Люцына, приправившися[3379], пришла пред отца и пред его гости и почала играть и плясать, и то так слично[3380] и так слушно[3381], что все оставили королевское брашно[3382], дивовалися ея красоты, и гудбы, и плясанию; разве един Аполлон, там будучи, того ничего не брег[3383] ини на ея гудбу, ни на плясание не хотел смотреть. Тогды сидячи некто подле Аполлона, рекл ему: «Что тебе ся видит та гудба и плясание?» Але Аполлон главою потряс[3384]. Узревши то, королевна засмутилась[3385] велми и, запомневши[3386] все веселие, села печална. Тогды рекл король дочери своей: «Дочь моя милая, проси от мене чего хощешь, и то тебе будет дано». Она же указа на Аполлона и рекла королю: «Дондеже сего жива вижу, весела быть не могу. А хочешь ли мене еще веселу видеть — свое слово, которое обещался еси мне, исполни: вели ему главу стять[3387]». Король же вопросил ея: «Чим он пред тобою виноват?» Она же рекла ему: «Или то не есть его вина, что гудбу и плясание мое все похвалиша, а он на то головою потряс?» К тому слову король, яко мудрый, своей дочери рекл: «Дочь моя милая, не вемы, чего деля то он учинил, что главою потряс». Тогды король велел ему встать и вопросил его: «Для чего на такову королевну главою потряс еси?» К тому Аполлон рекл: «Королю великий, аз на королевну главою не кивал есмь (зане она честна есть, и шляхетна[3388], и славна), але на гудбу и плясание, ибо зде ничего новаго не видел есмь, а я то все лутче умею, нежели та честная королевна, ибо аз того лутче учен есми». К тому его слову рекл король к дочери своей: «Дочь милая, не дивися тому, ибо всяк того не жадает, что у себя в дому имеет. Сего ради не имей ему за зло[3389], авось укажет то, что умеет лутче, нежели ты». И взял Аполлон гусли, почал играть велми вдячно[3390] и плясать выборно[3391], так, что все крикнули, рекучи: «Вдячно гудет и лутче пляшет, нежели королевна».
А как видела королевна плясанье его, и впало ей в сердце, и почала его велми любить и кланятися пред отцем своим, начала его просить, чтобы изволил его[3392] дать ей за мистра[3393], егоже в наглости[3394] своей главы просила. И рекла, просячи: «Так вдячной гудбы и так требных[3395] плясов[3396] никогды не видала есми». Королю же та речь была велми мила. И велел Аполлона приписать к своему двору и терем особливой ему дать. Тогды Аполлон королевну приял и почал ея учить с прилежанием, с великою казнию[3397], тако что Аполлон в тым целом року не узнал[3398], чтобы королевна на него мило возрела, а ни он на ню такоже мило не возрел. И любил король Алтистратес велми Аполлона для его мудрости великия, ведячи то, что был королем тирским. Але паче того дочь королевская мистра своего неизреченно любила.
3369
...земли Цылибской... — Далее упоминается ее столица — город Цырин (Кирена), один из городов Пентаполя.