Рекла паки Тарсиа: «Что то есть: кора[3534] лесу краснаго, возрасту[3535] сама великаго, невидимые слуги водят ю, около ей всегды ходят; многими дорогами ходит, а следу не родит». Отповедал Аполлон: кора лесу краснаго есть лодья из дереву великаго, слуги невидимые суть ветры, которые водят ю а при ней всегды ходят. Та много путей ходит, а всяко же[3536] следу не родит».
Рекла же паки Тарсиа ему: «Что же сие есть: есть дом, в ризах не убогий, гости и государь в нем нагии. И тамо вещь в руце держат, а встыду[3537] не имеют. Огонь и воду в нем продают, а у них то даром дают». Отповедал ей Аполлон: «Дом есть лазня[3538], в ризах не убогии, а в нем гости и государь бывает нагий. Вещь есть веник, которой держат, а встыду в том не имеют. Там огонь и воду продают, а у них[3539] то даром дают».
Выложивши Аполлон те гадки, рекл ей: «Три гадки отповедал тебе, иди же здорово прочь от мене». Отповедала ему Тарсиа: «Вем, что злата хочешь от мене, то ти дам и пойду от тебе». Рекл ей Аполлон: «Мудро говоришь, стыдяся, и то указует тебе быть девку встыдливу, але и дивлюся тебе, чему во всем не блюдеши стыда и со мною во всем безстыдно говоришь». Она же рекла ему: «Потреба мя к сему принужает, ибо есмь продана курвю господарю. И аще выведу тебе из корабля, Анатагор князь шлюбил мя от него свободить». Рекл ей Аполлон: «Мною не будешь свободна, яко для девки своей клятвы не преступлю».
Отповедала Тарсиа: «Вем, что людие шляхетные суть всегды милостивы, и сего ради о твоей милости не хочю роспачить[3540]. А не хочешь ли своего злата взять, то изволи ми отповедати на сию гадку: «Четыре брата заровно[3541] бегают, а ног у себя не имеют, отца тяжкаго носят, есть, пить не просят, намазани мастию молчат, не намазани кричат». Отповедал ей Аполлон: «Некогда с детми играючи, сего научилася еси и то мне вспомянула. Четыре брата есть кола четыре, которые бегают, а ног у себя не имеют. Отца — воз тяжкой — на себе носят, есть и пить никогды не просят, намазани мастию молчат, а не намазани велми кричат».
Рекла Тарсиа: «Мило тому гадки загадывать, кто умеет их отгадать. Которое есть створение[3542]: а в нем за четверть ваги не маш[3543], а есть всегды тисаве[3544], а имат трзева[3545] дираве[3546], никогды ничего не ест, але радо[3547] яйца пиет, в брюхе яйца чистит, а панна е́ на то пустит[3548]». Отповедал ей Аполлон: «По сию мудрость ты до Рима ходила еси. Створение то есть губа[3549], в ней за четверть ваги не маш, и та есть тисава, а никогды не ест, але диравыми трзевы яйца пиет а в себе яйца чистит, а панна е́ на то пустит, когды теми яйцы свойце[3550] перет[3551]».
Рекла потом Тарсиа: «Что сие еще есть: есть малый патралник[3552], кторый малый пахолик[3553] есть, обличия дивнаго не имать живаго; кто на нь возрит, тот его обличие узрит». Отповедал ей Аполлон: «Патрилник есть зерцало, то не имать обличья живаго, а ты как на него возришь, обличие своев нем узришь».
Потом Аполлон, выложивши ей те гадки, рек: «Послушай мене, девко честная, аз тебе до сего времени чтил, почти же ты и сама себе, отойди от мене». Рекла Тарсиа: «О, королю милостивый, еще не хощешь сотворити для мене, але сотвори то для моего нужнаго сиротства и для моей несчастной нужды, изыди из корабля, ибо твоим изшествием мне, смиренной королевне, будет честь захована». И то рекши, приступила к нему ближе, яко бы хотела его обнять, але Аполлон за то разгневался и отпхнул ю от себе, и пала на земли. И в тот час излиялося ей кровь из носа и из уст, она же, увидевши кровь, обумерла. И помале окрепившися, почала своей нужи плакать, глаголя: «О, безчастие безбожное, так мене крепко одержало! Ибо мать моя Люцыня, родивши мя, сама ввержена есть в море, а отец мой, король Аполлон, оставивши мене в Тарсе у Странгвилеа, мужа злаго, и Дионисии, лютой жены его, сам блудит по морю от великия печали, или[3554] уже и умер или утонул — не вем. Последняя же моя утеха, Лигориа, мамка моя, отошла от сего света. И тако мене Дионисиа велела убить, але разбойницы морстии отвели мене и сему злому курвю господарю нешляшетному продана есмь на болшую мою беду». Тогды Аполлон, не могучи дале того удержатися, воставши, мило обнял ю и закричал, яко лев, гласом великим, глаголя: «Идите, мои милыи приятеле, веселитеся со мною, ибо дочь мою погибшую обрел есми!»