Том 16 (XVII век, «смеховой мир»)

После отца их было за ними помесье, незнамо в коем уезде:

У Еремы деревня, у Фомы селцо,

деревня пуста, а селцо без людей. Свой у них был покой и просторен —

у Еремы клеть, у Фомы изба.

Клеть пуста, а в ызбе никово. Ерема с Фомою торговыя люди, стали они за товаром сидеть:

Ерема за реткой, Фома за капустой.

Славно они живут, слатко пьют и едят, не попердывают. Захотелось им, двум братом, позавтрикати, вышли они на базар погулять.

Ерема сел в лавку, Фома на прилавок.

Долго они сидят ничего не едят, люди ядят, а они, аки оглядни, глядят, зевают да вздыхают, да усы потирают. И вставши они друг другу челом, а не ведома о чом.

На Ереме зипун, на Фоме кафтан,
На Ереме шапка, на Фоме калпак,
Ерема в лаптях, Фома в поршнях[3753],
у Еремы мошна, у Фомы калита[3754].

Захотелось им, двум братом, к обедне итти:

Ерема вшел в церковь, Фома в олтарь,
Ерема крестится, Фома кланеется,
Ерема стал на крылос, Фома на другой,
Ерема запел, а Фома завопил.

И вышел к ним лихой понамарь, стал у них на молебен просить:

Ерема в мошну, Фома в калиту,
у Еремы в мошне пусто, у Фомы ничего.

И тот понамарь осердился на них:

Ерему в шею, Фому в толчки,
Ерема в двери, Фома в окно,
Ерема ушел, а Фома убежал.

Отбегши они да оглянутся и сами они друг другу говорят: «Чево нам боятся, заодно мы бежим».

у Еремы были гусли, у Фомы орган.

Разгладя они усы да на пир пошли. Стали они пивцо попивать:

Ерема наливает и Фоме подает,

сколько пьют, а болше на землю льют, чужаго добра не берегут.

Ерема играет, а Фома напевает,
на Ерему да на Фому осердилися в пиру.
Ерему дубиной, Фому рычагом,
Ерему бьют в плеш, а Фому в е...
Ерема кричит, а Фома верещит:

«Государи соседи, не выдайте».

Ерема ушел, Фома убежал,
Ерема в овин, а Фома под овин.

Захотелось им двум братом, за охотою походить:

Ерема с сетми, а Фома с теняты.
Ерема за зайцы, Фома за лисицы,
Ерема кричит, а Фома болши зычит,
Ерема хватает, Фома перенимает,

сами они друг другу говорят: «Брате Фома, много ли поимал?» Фома говорит: «Чево поймать, коли нет ничево».

Ерема стал, а Фома устал,
Ерема не видал, а Фома не усмотрил.

И видили их лихия мужики. Ерема с Фомою испугалися их —

Ерема ушел в рош, а Фома в ячмень,
Ерема припал, а Фома пригорнул,
Ерему сыскали, Фому нашли,
Ерему кнутом, Фому батогом,
Ерему бьют по спине, а Фому по бокам,
Ерема ушел, а Фома убежал.

Встречу им трои сани бегут:

Ерема задел, а Фома зацепил,
Ерему бьют по ушам, Фому по глазам.
Ерема ушел к реке, а Фома на реку.

Захотелось им, двум братом, уточок побить, взяли они себе по палочке:

Ерема броском, а Фома шибком,
Ерема не попал, а Фома не ушип.

Сами они друг другу говорят: «Брате Фома, не добре тереби». Фома говорит: «Чего теребить, коли нет ничево». Захотелось им, двум братом, рыбки половить:

Ерема сел в лотку, Фома в ботник.

Лотка утла, а ботник безо дна:

Ерема поплыл, а Фома не отстал.

И какбудут они среди быстрыя реки, наехали на них лихия бурлаки:

Ерему толкнули, Фому выбросили,
Ерема упал в воду, Фома на дно —

оба упрямы, со дна не бывали. И как будут им третины,[3755] выплыли они на крутой бережок, сходились их смотрить многия люди:

Ерема был крив, а Фома з бельмом,
Ерема был плешив, а Фома шелудив,

брюхаты, пузаты, велми бородаты, лицем оба ровны, некто их б... сын один добывал.

СЛУЖБА КАБАКУ

Месяца Китовраса в нелепный день, иже в неподобных кабака шальнаго, нареченнаго во иноческом чину Курехи[3756], и иже с ним три страдавших, три еже высокоумных по плоти хупавых[3757] Гомзина[3758], Омельяса[3759] и Алафии[3760], буявых губителей остьянских[3761].[3762]

**На Малей вечерни поблаговестим в малые чарки, таже позвоним в полведришка пивишка, таже стихиры в меньшей заклад в перстни, и в ногавицы[3763], и в рукавици, и в штаны, и в портки.**[3764]

Глас пустошной подобен вседневному обнажению.

3753

поршни — род обуви;

3754

сумка, торба;

3755

...Третины — поминание умерших в третий день по их кончине.

3756

Куреха — корчемное вино;

3757

ловких, шустрых;

3758

т. е. Дурости;

3759

т е. Шалости;

3760

т. е. Дармовщинки.

3761

т. е устьинский (см. коммент.);

3762

Месяца Китовраса в нелепный день... буявых губителей остьянских. — Ср. с заголовками к богослужебный текстам и Житиям святых: «Месяца майя в 9 день иже во святых отца нашего...», а также шуточную датировку с аналогичным названием месяца в тексте одной из так называемый «скоморошьих челобитных»: «В месяце Саврасе в серую субботу в соловый четверток», «в желтой пяток день» (Скоморошьи челобитные были обнаружены И. А. Шляпкиным в собрании Ф. И. Буслаева и изданы, см.: Шляпкин И. Сказка о Ерше Ершовиче сыне Щетинникове // ЖМНП. СПб., 1904. Кн. 8. С. 496–497. Термин «скоморошьи челобитные» был предложен В. П. Адриановой-Перетц). Здесь идет речь о том, что в дурацкий день несуществующего месяца празднуется память Кабацкого вина и еще трех с ним страдальцев высокоумных, родных, шустрых братьев — Дурости, Шалости и Дармовщинки, которые являются губителями устьяков. Упоминающиеся здесь «остьянские» (по-видимому, то же, что и «устьянские») — это еще одно лексическое свидетельство о месте происхождения и бытования текста, которое было непонятно читателям других регионов: «остьянские» заменялось в списках XVIII в. на «христианские». Устьянские можно обяснить как происходящее от этнонимов «усьяки», «устьяки», «устьяне» (до сих пор сохранившееся самоназвание населения, проживающего по р. Устье (приток р. Ваги), которая берет начало недалеко от г. Великий Устюг). Свидетельства о происхождения «Службы кабаку» в районе г. Сольвычегодска, названные В. П. Адриановой-Перетц и А. Викторовым, не противоречат предположению о связи текста с «устьянским краем», т. к. все эти реалии располагаются в одном географическом пространстве — верхнем течении реки Сев. Двина на северо-западе Руси. В XVIII в. к этой фразе, насыщенной диалектизмами и приемами олицетворения, было приписано что-то вроде толкования, достаточно произвольного, из чего можно сделать вывод, что понимание текста было затруднено и требовало расшифровки, которую и предпринимали по своему разумению переписчики «Службы кабаку» (см. об изменениях, внесенных в текст «Службы кабаку» в XVIII в.: Стафеева (Сапожникова) О. С. Проблема редакций «Службы кабаку» // ТОДРЛ. Т. 47. СПб., 1993. 276–284). «Празднество в неподобных местех на кабаках. где, когда, кто с верою изволит праздновати трех слепителей вина и пива и меда, христианских лупителей и человеческих разумов пустотворцов». Китоврас — в апокрифической литературе — мифическое существо типа кентавра.

3763

чулки, сапоги-чулки, гамаши;

3764

На Малей вечерни поблаговестим в малые чарки, таже позвоним... в портки. — Ср. ремарку уставного характера в Часослове: «...и изшед благовестит в колокол, звонит во вся колоколы три звона» (здесь и далее мы отмечаем двойными звездочками тексты уставного и богослужебного характера, которые пародируются в «Службе»).