Да он же архимарит нам, богомолцам твоим, изгоню чинит: когда ясти прикажет, а на стол поставят репу пареную да ретку вяленую, кисель з братом[3940] да посконная каша на вязовой лошке, шти мартовские, а в братины квас налевают да на стол поставляют. А нам, богомольцом твоим, и так не сладко: ретка да хрен, да чашник старец Ефрем. По нашему слову ходил, лучши бы было: для постных же дней вязига да икра, белая рыбица, телное да две паровые, тиошка б во штях да ушка стерляжья, трои бы пироги да двои блины, одне бы с маслом, а другия с медом, пшонная бы каша да кисель с патокою, да пиво б подделное[3941] мартовское, да переварной бы мед. И у него, архимарита, на то и смыслу нет: у нас знающих людей, не спросится, сам во нраве своем один живет, а з горя одни хлеб жует, весь мед перекис, а сам воду пьет. И мы, богомолцы твои, тому дивимся, что у нашего архимарита вдруг ума не стало: мыши с хлеба опухли, а мы з голоду мрем. И мы, богомолцы твои, архимариту говорили и добра доводили, и к пиву приводили, и часто ему говорили: будет, архимарит, хочешь у нас в Колязине подоле побыть и с нами, крылошаны, в совете пожить, и себе болшую честь получить, и ты б почаще пива варил да святую братию почаще поил, пореже бы в церковь ходил, а нас бы не томил. И он архимарит родом ростовец, а нравом поморец, умом колмогорец, на хлебе на соль каргополец, нас, богомолцев твоих, ни в чем не слушает, а сам не смыслит, мало с нами пьет да долго нас бьет, а с похмелья нас оправливает метиолными комлями да ременными плетями, и та нам у него была честь добра, во всю спину ровна, и кожа с плечь сползла.
А коли мы, богомолцы твои, за правилом к вечеру утрудимся, до полуночи у пивново ведра засидимся и на утро встать не можем, где клобук с мантиею, не вспомним, и тогда мы немножко умедлим и к девятой песни поспеем, а иные к росходному началу. И он архимарит монашескому житию не навычен, крылоское правило и всенощное пиво ни во что вменяет, за то нас, не смысля, крепко смиряет. А Колязина обитель немалая: после мору[3942] осталося старых лет запасов по подлавесью в хлебне — стулья[3943] да чепи, в мукосейне — по спицам шелепы, да плети, да сита частыя, в караулне, подлавки — снопы батогов, в кузнице по грядкам — кандалы да замки. У нас, богомолцов твоих, от слез очи мутятся, а за плечами кожи вертятся, и ночью не спится.
И мы, богомолцы твои, тому дивимся, что он, архимарит по се время в Колязине живет, а по нашему пить не учится, а нашу братью бить горазд. Не лучше ли ему плыть от нас: а на его место у нас много будет охочих великого смыслу. И на пусте жить не станем, и в анбаре простору прибавим: рожь да ячмень в солоды обростим да пива наварим, брашки насидим. А чево не станет, и мы вина накупим, учнем крестьяны нарежать[3944] колокола отвязать, и велим в Кашин провозжать да на вино променять; а так они ж нам много зла учинили, от пива отлучили и нищими всех нарядили.
А как мы архимандрита избудем и добраго добудем, которой горазд лежа вино да пиво пить, а к церкве бы пореже ходил и нас бы, богомолцов твоих, почаще на погреб посылал, учнем радеть, а ему, архимариту, добра хотеть, а монастырю прибыль чинить, вино в чарки наливать да старое пиво допивать, а молодое затирать[3945], а иное станем на дрожжи наливать, да тогда и к церкви пойдем, когда вино да пиво допьем. В колокола не будем звонить, а на погреб и без звону в полночь готовы ходить; ладану да свечь не будем жечь, пиво да вино и с лучиною пьем; уголью истери[3946] не будет, ризы да книги вынесем в сушило[3947], церковь замкнем, а печать в лупки[3948] обогнем, понамарей вышлем в слободу жить, а прикажем им почаще ходить да вино нам подносить, да велим им звонить с недели на неделю в год по одножды.
Милостивый великий господин преосвященный Симион, архиепископ Тверский и Кашинский, пожалуй нас, богомолцов своих; вели, государь, архимандрита счесть в колоколах да в чепях весом, что он ис колокол много меди иззвонил ис чепей много железа перебил, кладучи на нас, богомолцев твоих, а в уголье мерою, колоты[3949] да доски числом, и в той утерной[3950] казне отчот дать и свой милостивой указ учинить, чтоб наши виновати не были, потому что ему, архимариту, безчестье немалое, а платить нам нечем: крылоские люди живут небогато, а нажитку у себя имеют толко лошка да плошка. А буде ему, архимандриту, впредь мы надобны не будем, и мы, богомолцы твои, ударим об угол плошку да покладем в мешок лошки, да возмем в руки посошки, пойдем из монастыря по дорожке в ыной монастырь, где вино да пиво найдем, тут и жить начьнем, пиво да вино допьем, и в иной монастырь пойдем и поживем по разсмотрению с похмелья да с тоски и да с третьей брани и великия кручины; в Калязин монастырь зайдем погулять в житницах и в погребах и во всех монастырских службах в правду совершенно до смерти, буде есть у чего быть, по-прежнему в Колязине монастыре жить неотходно начнем.