Джимми тоже не стал извиняться. Ему это просто не пришло в голову. Он чувствовал себя первобытным человеком. Сердце у него колотилось, в голове все смешалось, и только одна отчетливая мысль явилась ему в первые же секунды — давно нужно было это сделать! Так будет правильно. Схватить ее в охапку и унести, а дядюшки, отцы и набриолиненные аристократы пусть занимаются своими делами. Так будет правильно. Одни, вдвоем, в своем собственном маленьком озерном мире, где никто не помешает, никто не подслушает. Давно нужно было это сделать! Сколько драгоценного золотого времени он потратил, переминаясь с ноги на ногу в сторонке, пока разные никчемные типы донимали ее разговорами — и ведь наверняка совершенно неинтересными. Но в конце концов он поступил правильно. Теперь они одни. Она должна его выслушать. Ничего другого ей не остается. Кроме них, в этом новом мире нет ни души.
Он оглянулся через плечо на старый, покинутый мир. Последний из рода Дриверов вышел из-за лавров и теперь стоял у кромки воды, озадаченно глядя вслед уплывающей лодке.
— Между прочим, поэты иногда действительно умели сказать, — задумчиво промолвил Джимми, погружая весло в воду. — Например, тот тип, который написал: «Даль, вот что виду прелесть придает».[13] Дривер тоже вполне неплох, если смотреть на него издалека, через широкую полосу воды.
Молли, задумчиво глядевшая в воду, не подняла глаз, чтобы насладиться живописным зрелищем.
— Зачем вы это сделали? — тихо спросила она.
Джимми поднял весло, пустив лодку в дрейф. В тишине журчание воды у носа лодки звучало очень ясно и звонко. Весь мир, казалось, уснул. Солнце сияло во всю мочь, вода в озере пылала под его лучами. Горячий влажный воздух был насыщен электричеством в преддверии грозы. Личико Молли казалось маленьким и спокойным в тени широкополой шляпы. Джимми, глядя на нее, чувствовал, что поступил верно.
— Зачем вы это сделали? — повторила она.
— Так нужно было.
— Отвезите меня обратно.
— Нет.
Он снова взялся за весло, расширив полосу воды между двумя мирами, и опять отложил весло.
— Сперва я должен вам кое-что сказать.
Она не ответила. Он еще раз оглянулся через плечо. Его лордства не было видно.
— Можно, я закурю?
Она кивнула. Он тщательно набил и раскурил трубку. Дымок от трубки неторопливо поплыл в неподвижном воздухе. Они долго молчали. Поблизости плеснула рыба и снова шлепнулась в воду, рассыпав дождь серебряных брызг. Молли вздрогнула от внезапного звука и полуобернулась.
— Рыбка, — по-детски сказала она. Джимми вытряхнул золу из трубки.
— Почему вы это сделали? — спросил он вдруг, эхом ее собственного вопроса.
Она медленно зачерпнула рукой воду и ничего не ответила.
— Вы знаете, о чем я говорю. Дривер мне рассказал.
Она вскинула голову, на мгновение в ней словно пробудилось какое-то чувство, и тут же снова угасло раньше, чем она успела договорить.
— Какое у вас право… — Она смолкла и отвернулась опять.
— Никаких прав, — сказал Джимми. — Просто я прошу вас, скажите мне.
Она опустила голову. Джимми наклонился вперед, коснулся ее руки.
— Не надо, — сказал он. — Ради Бога, не делайте этого! Не надо!
— Я должна, — сказала она несчастным голосом.
— Нет, не должны. Это нехорошо.
— Должна. Разговорами тут не поможешь. Поздно.
— Нет, не поздно. Разорвите помолвку сегодня же.
Она покачала головой, по-прежнему машинально водя рукой по воде. Солнце затянула сероватая дымка, со стороны замка сгущавшаяся до тусклой черноты. Жара давила еще больше, гроза приближалась.
— Почему вы это сделали? — спросил он снова.
— Не будем говорить об этом. Пожалуйста…
На мгновение он увидел ее лицо. В глазах у нее стояли слезы. Увидев это, Джимми совсем потерял голову.
— Вы не выйдете за него! — закричал он. — Это же чудовищно! Я вам не позволю. Вы и сами все понимаете. Вы должны знать, что вы значите для меня. Неужели вы думаете, что я допущу…
В тишине глухо заворчал гром, словно задремавший великан что-то пробормотал во сне. Черная туча, нависшая над холмом, подползла ближе. Жара была удушающая. Посередине озера, в каких-нибудь пятидесяти ярдах от лодки, лежал островок, прохладный и таинственный в сгущающемся сумраке.
Джимми оборвал свою речь на полуслове и схватил весло.
С ближайшей стороны островка виднелся лодочный сарай — узкий ручеек, перекрытый дощатым навесом, где можно было уместить прогулочную лодку. Джимми завел туда каноэ в тот самый момент, когда обрушилась гроза, и развернул лодочку боком, чтобы можно было смотреть на дождь, хлеставший по озеру сплошными потоками.
Джимми снова заговорил, на этот раз чуть медленнее:
— По-моему, я полюбил вас сразу, как только увидел там, на пароходе. Потом я вас потерял. Потом каким-то чудом снова нашел и потерял опять. И снова нашел вас здесь, опять же чудом, но уж на этот раз я вас не потеряю. Вы думаете, я буду молча стоять и смотреть, как вас отнимает у меня этот… этот…
Он взял ее за руку.
— Молли, ведь вы не любите его! Если бы я думал, что любите, я не стал бы мешать вашему счастью. Я бы уехал. Но вы не любите! Не можете вы его любить! Он же ничтожество, Молли!
Он подался к ней, лодка сильно закачалась.
— Молли!
Она молчала, но впервые посмотрела ему прямо в глаза ясным и твердым взглядом. В ее взгляде Джимми прочел страх. Она боялась, боялась не его, чего-то другого, а чего именно — он не мог разобрать. Но в ее глазах сиял и свет. Свет этот затмевал страх, как солнце затмевает огонь, и Джимми притянул ее к себе и стал целовать, еще и еще, шепча какие-то невнятные слова.
Вдруг она рванулась прочь, дико отталкивая его. Лодка едва не черпнула бортом воду.
— Я не могу! — вскрикнула Молли, задыхаясь. — Не могу! Нельзя!
Он протянул руку, ухватился за поручень, идущий вдоль стены. Лодка пересталf раскачиваться. Он обернулся. Молли, спрятав лицо, всхлипывала тихо и безнадежно, словно потерявшийся ребенок.
Он потянулся к ней, но не решился прикоснуться. Он был совершенно оглушен.
Дождь стучал по деревянной крыше. В щели между досками капало. Джимми снял пиджак, нежно набросил ей на плечи.
— Молли!
Она подняла к нему мокрые глаза.
— Молли, любимая, что случилось?
— Я не должна. Нельзя.
— Я не понимаю!
— Нельзя, Джимми.
Он осторожно двинулся вперед, придерживаясь за поручень. Оказался рядом с ней и обнял.
— В чем дело, милая? Скажи мне. Она припала к нему, не отвечая.
— Ты же не из-за него волнуешься? Не из-за Дривера? Тут не о чем волноваться. Все будет очень легко и просто. Если хочешь, я сам с ним поговорю. Он знает, что ты его не любишь. И потом, у него в Лондоне есть девушка…
— Нет-нет. Не в этом дело.
— А в чем? Любимая, что тебя тревожит?
— Джимми… — Она запнулась. Он ждал.
— Да?
— Джимми, мой отец… он не захочет… отец… отец… он…
— Не одобряет меня? Она горестно кивнула.
Огромное облегчение охватило Джимми. А он-то вообразил… Он и сам не знал, что он такое вообразил — какоето громадное, непреодолимое препятствие, какую-нибудь всемирную катастрофу, которая навсегда оторвет их друг от друга. Он готов был расхохотаться от счастья. Так вот в чем дело, вот что за туча нависла над ними — мистер МакИкерн его не одобряет! Ангел с огненным мечом, охраняющий вход в Эдем, обернулся полицейским с резиновой дубинкой.
— Придется ему ко мне привыкнуть, — легкомысленно заявил Джимми.