3. Признать вопросом вопросов нынешней политики коммунистов тщательное диалектико-материалистическое обоснование их стратегии и тактики, систематическую работу в гуще трудового народа, формирование в его сознании четких представлений о содержании предстоящего нового переходного периода от капитализма к социализму, о реалистических контурах возрождаемого общества”.
Поскольку документы, об отмене которых идет речь, основательно подзабыты, позволю себе прочесть их здесь, тем более, что они не велики по объему.
Вот постановление по хрущевскому докладу 25 февраля 1956 года:
“Заслушав доклад тов. Хрущева Н.С. о культе личности и его последствиях, ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза одобряет положения доклада Центрального Комитета и поручает ЦК КПСС последовательно осуществлять мероприятия, обеспечивающие полное преодоление чуждого марксизму-ленинизму культа личности, ликвидацию его последствий во всех областях партийной, государственной и идеологической работы, строгое проведение норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Лениным” (ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. II. М., 1956. С. 498).
Обращает на себя внимание то, что доклад Хрущева только заслушивался, но не обсуждался. Прений по нему не открывали. Участникам заседания трудно было после всего услышанного посмотреть друг другу в глаза, заговорить. Никто не аплодировал. Резолюция голосовалась, можно сказать, “всухую”.
Лживо утверждение, будто это был “доклад Центрального Комитета”. По словам непосредственного составителя текста. Д.Т. Шепилова, “до съезда капитального обсуждения доклада не было”. Шепилов, получивший от Хрущева поручение на второй день съезда, 15 февраля и имевший от него “полный карт-бланш”, пользовался при написании только подготовленным ранее материалом П.Н. Поспелова. По предположению Шепилова, окончательно “компоновали доклад помощники Хрущева — Лебедев, Шуйский”. Причем от соавторства Шепилов решительно отказывался. “Это, — говорил он о Хрущеве, — целиком и полностью его и только его идея!” (И примкнувший к ним Шепилов: Правда о человеке, ученом, воине, политике. М., 1998. С. 125–126). Тем самым подтверждается и то, что в начале 70-х годов рассказывал мне бывший член Президиума ЦК Д.И. Чесноков: “Он (Хрущев. — Авт.) обманул ЦК”. Если к тому же учесть, что вопрос о “культе” был вытащен вне повестки дня, утвержденной ЦК и съездом, то налицо прямое произвольное нарушение того, во имя чего такое якобы предпринималось, — “норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Лениным”.
Но и это еще не все.
Самая, пожалуй, большая, трудноразоблачимая аппаратная хитрость, на которую пошел Хрущев, состояла в том, что антисталинский доклад “состоялся на другой день… после официального закрытия съезда (подчеркнуто мной. — Авт.), в обстановке полусекретной, когда уже ушли все иностранные гости, в том числе руководители братских коммунистических партий, и были приглашены сотрудники идеологических отделов ЦК КПСС” (Свидетельство И.С. Черноуцана. В кн.: Бурлацкий Ф.М. Вожди и советники. О Хрущеве, Андропове и не только о них… М., 1990. С. 88). К этому моменту были избраны новые ЦК и ЦРК. Иллюзию продолжения съезда создавало то, что доклад о “культе” произносился на утреннем заседании 25 февраля, а состав обоих руководящих органов счетная комиссия оглашала после перерыва. Но в этот день, поскольку голосование состоялось накануне, 24-го, зал являл собой пока что съезд и уже не съезд. Делегатские полномочия исчерпывались с появлением на свет другого Центрального Комитета и лишались постановляющей, партийно-законной силы. Если бы у самого Хрущева жестко спросили, докладом какого ЦК — прежнего или будущего — является то, что он изрекает, он, при всем своем нахрапе, наверняка бы смутился. Так и родилась прочитанная вам “висячая” резолюция, ущербная и с уставной, и с политической, и с моральной, и с научной точки зрения.
Что касается постановления XXII съезда о Мавзолее В.И. Ленина от 30 октября 1961 года, то оно принималось в другой, резко изменившейся обстановке, на фоне позорной вакханалии, подогретой гонениями на так называемую антипартийную группу 1957 года, то есть на былых соратников Сталина. Этот документ примечателен сегодня в той его части, где признается “нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В.И. Ленина” (XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. III. М., 1962. С. 362).
Полагаю, отменяя это постановление XXII съезда, мы не станем настаивать на возвращении сталинского саркофага в Мавзолей, а сделаем упор на другом: объявим недействительными содержащиеся там политические оценки. Это — во-первых. А во-вторых, мы морально осудим факт кощунственного обращения с прахом великого революционера и патриота, осудим само явление “гробокопательства”, которым ради возбуждения низменных гиенских инстинктов в последние годы цинично пользовались “демократы”.
Товарищи! Вам, конечно, известно постановление V съезда Единой коммунистической партии Грузии о партийной реабилитации Сталина (Гласность. 2001. № 3. С. 2). В принципе нельзя не согласиться с его идеей и направленностью. Справедливости ради следует только подчеркнуть, что задолго до этого съезда и его решений вопрос ставили сотни честных и знающих коммунистов из всех республик Советского Союза, и среди них хотелось бы отметить ленинградку Нину Андрееву, москвичей Киру Корнеенкову, Татьяну Хабарову, Алексея Голинкова, днепропетровца Эдуарда Ояперва, одессита Гурама Цушбая. Выдвигался вопрос и перед XXXI съездом СКП-КПСС.
В то же время представляется целесообразным сделать одну оговорку. Лично мне в суждениях о реабилитации Сталина, в целом обоснованных, все же видится некоторая некорректность. Объясняется это тем, что кампания по реабилитации, затеянная еще в 1953 году Н.С. Хрущевым и А.И. Микояном, временами проводилась “чохом”, а, попав под эгиду А.Н. Яковлева, и вовсе превратилась в бесстыжее средство оболгания большевиков и советского строя. Согласно ельцинскому Закону от 18 октября 1991 года, реабилитировались лица, осужденные за контрреволюционные преступления, начиная с 25 октября (7 ноября) 1917-го. “Жертвами политических репрессий” стали часто изображаться полицаи и власовцы, “крутые” уголовники — от бандитов до фальшивомонетчиков. Данные о результатах кампании умышленно перепутываются и тщательно скрываются. Яковлев как-то заявил о полутора миллионах “реабилитированных” (Там же. С. 5). Стоит ли применять это запачканное слово к прямому морально-политическому преемнику Ленина, нашему вождю? О реабилитации когда-нибудь попросят сами “реабилитанты”, да кто им ее даст? Думается, вместо подобных формальных акций надо без устали доводить до людей слово самого Сталина и слово правды о Сталине. Здесь особенно уместен мудрый принцип Спинозы: не плакать, не смеяться, а понимать, — и практика дает тому все более весомые доказательства.