— Да, все это весьма тревожно…
Полковник не дал мне договорить.
— За последнее время, — прервал он, — некоторые происшествия придали известную достоверность этим слухам. Несколько путешественников были убиты, и почти у самых ворот крепости бандиты ограбили три больших каравана. Пора положить всему этому конец!
— На этом и оборвался наш разговор с полковником, — продолжал Твердая Рука. — Как я и обещал дону Грегорио, я покинул цитадель назавтра утром. С тех пор прошло два месяца, а я все странствую по прерии. В ваши края я попал совершенно случайно; взбрела вдруг в голову мысль проверить, не обзавелся ли снова гарнизоном давно заброшенный форт Сан-Мигель. Да и вас, дон Маркос, я никак не думал застать тут: ведь я оставил вас в Сан-Эстебане.
— Верно, — отвечал капитан. — Но месяц назад дон Грегорио приказал мне занять с гарнизоном форт Сан-Мигель и укрепиться в нем. Полковник не счел нужным при этом сообщить мне о причинах, побудивших его принять неожиданное решение о приведении форта в боевую готовность.
— Надеюсь, теперь вам все ясно? — спросил Твердая Рука.
— Конечно, и я весьма признателен вам за сообщение.
— Однако конь мой успел уже отдохнуть, — сказал Твердая Рука. — До наступления ночи еще добрых пять-шесть часов, которыми я и хочу воспользоваться для своего дальнейшего путешествия.
— Как, уже? Покидаете нас? — удивился капитан.
— Не теряя ни минуты, — ответил Твердая Рука, направляясь к выходу.
— Даже не попрощавшись с доном Руисом и его сестрой?
— К сожалению, да, — сказал Твердая Рука после минутного размышления. — Время не терпит. Извинитесь, пожалуйста, перед ними за меня. Впрочем, мы так мало знакомы, что вряд ли дон Руис и донья Марианна придадут большое значение моему поведению по отношению к ним. Итак, прощайте еще раз!
— Не смею, конечно, настаивать, — ответил капитан. — Делайте как знаете. Но все же, на мой взгляд, вам не мешало бы проститься с ними.
— Ба! — произнес Твердая Рука голосом, в котором явственно слышалась ирония. — Разве я не слыву за дикаря? К чему же мне соблюдать все эти церемонии, принятые только в среде цивилизованных людей?
В ответ капитан пожал плечами, и оба они вышли на крыльцо.
Пять минут спустя Твердая Рука был уже в седле.
— Прощайте, — обратился он к дону Маркосу, — и не забудьте предупредить окрестных земледельцев.
— Карай, не беспокойтесь! Прощайте… Доброго пути! Последнее рукопожатие — и Твердая Рука карьером умчался в пустыню, а капитан вернулся домой, бормоча себе под нос:
— Что за странный человек! И кто он? Друг или враг? Брат и сестра были удивлены, когда, сойдя к ужину, они не застали за столом Твердую Руку. Известие о его отъезде огорчило, а в глубине души даже обидело молодых людей. Особенно живо переживала обиду донья Марианна, напрасно искавшая в своем сердце оправдание поступку, столь недостойному истинного кабальеро. Молодые люди ничем не выдали, однако, своих чувств, и вечер прошел непринужденно и весело. Перед отходом ко сну дон Руис напомнил капитану его обещание дать им конвой для дальнейшего путешествия, в которое брат и сестра, горя желанием скорей вернуться к отцу, намеревались пуститься завтра же. Дон Маркос не только отказал молодым людям в конвое, но заявил, что вынужден задержать их на некоторое время в крепости. Понятно, что дон Руис потребовал объяснений, и капитан вынужден был передать ему свой разговор с Твердой Рукой. Дон Руис и донья Марианна слишком близко видели смерть, чтобы рискнуть вторично предпринять одним такое далекое, чреватое опасностями путешествие. Раздосадованный этой новой задержкой, дон Руис спросил капитана, когда полагает он вернуть им свободу.
— О, не беспокойтесь, ваше пленение не затянется, — успокоил его капитан. — Я жду подкрепления из крепости Сан-Эстебан. Как только оно подоспеет, — а это будет через семьвосемь дней, — я снаряжу вас в путь с надежным конвоем. Волей-неволей брату и сестре пришлось покориться. Теперь им оставалось только позаботиться о том, чтобы не очень скучать в эти дни вынужденного ожидания. Задача не из легких, ибо жизнь в пограничном форте, и сама по себе довольно тоскливая, становится невыносимо однообразной, прямо-таки угрюмой, при угрозе внезапного нападения индейцев, когда ворота всегда на запоре, когда ты повсюду натыкаешься на часовых и тебе, в виде единственного развлечения, предоставляется возможность обозревать через бойницы пустынную равнину.