Эта борьба с омерзительным призраком нищеты, неумолимо надвигавшейся на маркиза, в конце концов возмутила его гордость; дон Фернандо готов был бросить все на произвол судьбы. Но любовь к детям вернула ему утраченное было мужество. Он решил встретить грозу лицом к лицу. Подобно тем разорившимся дворянам, которые пахали землю со шпагой на поясе, дабы никто не сомневался в их происхождении, маркиз стал заправским помещиком и золотопромышленником. Другими словами, он превратил свои поместья в сельскохозяйственные предприятия, занялся коневодством и разведением скота и одновременно приступил к работам по осушению затопленных рудников. К несчастью, для успешного осуществления всех этих работ маркизу не хватало двух вещей: специальных знаний, а главное, наличных денег, без которых никакое дело не пойдет. Маркиз вынужден был нанять опытного управителя и занять деньги под залог земли, Несколько лет все, казалось, шло хорошо. Управитель, дон Хосе Паредес, с которым нам придется еще неоднократно встречаться в дальнейшем, принадлежал к той категории людей, которым цены нет. Почти вся жизнь их проходит в поле на коне, от их взора ничто не ускользнет, они прекрасно разбираются в различных сельскохозяйственных культурах и могут безошибочно, с точностью до одного арроба[27], предсказать, какой урожай способно принести то или иное поле. Но если земли маркиза стали под наблюдением опытного управителя приносить доход, то совсем иначе обстояло дело с приисками.
Надо сказать, что к этому времени непокоренные индейцы, воспользовавшись мексиканской смутой, перешли границу я отвоевали часть территории, отнятой у них некогда испанцами. Индейцы прочно обосновались на отвоеванных землях и закрыли туда доступ мексиканцам.
Таким образом, маркиз лишился своих самых богатых приисков, очутившихся на индейской территории. Другие его рудники были полностью затоплены, и, хотя восстановительные работы были уже начаты, трудно было предсказать день, когда они снова начнут давать доход. Другими словами, все, что приносило маркизу сельское хозяйство, поглощалось приисками. Дела маркиза все ухудшались, все глубже и глубже засасывала его пучина долгов.
Маркиз, состарившийся не столько под бременем годов, сколько от горя и забот, не смел без страха заглянуть в будущее, в котором не видел никакого просвета. Он превратился в сумрачного, угрюмого и безмолвного наблюдателя упадка и разорения своего дома; подобно мореплавателю, потерявшемуся без компаса в безбрежном океане, он тщетно гадал, откуда может прийти к нему спасительная помощь. Но, увы, время шло и не приносило ничего нового маркизу, если не считать все растущего стеснения в средствах и надвигавшейся угрозы разорения. К довершению всего от маркиза стали удаляться друзья и родственники; с тем холодным равнодушием, которое, кажется, является законом организованного общества, где лозунг «каждый за себя» действует с такой же неумолимостью, как и свирепый закон войны — vae victis[28], они предоставили ему полную свободу выкарабкиваться самому из беды.
Маркиз отнесся к этому новому удару с тем благородным хладнокровием, которое характерно для людей сильных духом. В это время он проживал в асиенде один со своим сыном, жена его скончалась уже несколько лет назад, а дочь воспитывалась в женском монастыре в городе Сан-Росарио. Вместо того, чтобы изводить себя и сына слезливыми и бесплодными жалобами на черную неблагодарность людей, многие из которых были ему чем-нибудь да обязаны, маркиз приобщил сына к управлению имением и принялся за дело с удвоенным рвением.
За несколько месяцев до выстрела, с которого начинается первая глава нашей повести, злой судьбе маркиза не то чтобы окончательно надоело преследовать его, но словно захотелось дать ему небольшую передышку. Вот как взялась она за это дело, которое должно было осветить лучом надежды туманное небо, нависшее над семейством де Мопоер. Однажды утром в асиенду примчался незнакомец. Он прибыл, по-видимому, очень издалека верхом на муле, ведя на поводу второго мула, нагруженного двумя тюками. Едва очутившись в первом дворе, незнакомец бросил одному пеону поводья вьючного мула, крикнув ему при этом: «Для сеньора Фернандо де Могюер!» Не дожидаясь ответа, он повернул мула и, пустившись обратно вскачь, исчез из виду, прежде чем пеоны пришли в себя от изумления. Слуги поспешили доложить маркизу о случившемся, а тот приказал разгрузить мула и принести тюки в его кабинет. В каждом из них оказалось по двадцати пяти тысяч золотых пиастров. На сложенном вчетверо листе бумаги, найденном в одном из тюков, было начертано одно только слово: «Возврат».