— Вот так! — сказал незнакомец, старательно закупорив и спрятав за пазуху хрустальный флакон в тонко отделанной золотой оправе. — Жизнь сеньориты теперь вне опасности: успокоительное, которое я ей дал, принесет благотворный и укрепляющий сон. К рассвету ее силы полностью восстановятся, и она будет в состоянии, если захочет, продолжать свое путешествие.
— Сеньор, — отозвался молодой мексиканец, — вы воистину наш добрый гений. Я, право, не могу найти слов для выражения моей безграничной благодарности за помощь, тем более великодушную, что мы для вас совершенно чужие люди.
— Вы в этом уверены?
— Да, уверен. Слишком приметное у вас лицо, чтобы его можно было позабыть, увидев однажды. Вот почему я снова и снова повторяю: вы ошибаетесь, если думаете, что знавали меня когда-то. Вас, очевидно, вводит в заблуждение мое случайное сходство с каким-то другим человеком. После наступившего молчания, длившегося не более минуты, незнакомец заговорил с той подчеркнутой вежливостью, в которой нетрудно было уловить тон легкой иронии.
— Пусть будет так, сеньор, — сказал он, слегка поклонившись. — Но не соблаговолите ли вы, в таком случае, назвать себя и рассказать, в силу каких обстоятельств скрестились наши пути и я получил возможность оказать вам, как вы говорите, большую услугу…
— Огромную, сеньор! — с жаром перебил его молодой мексиканец.
— Хорошо, не будем больше спорить, кабальеро, я жду вашего рассказа.
— А я не стану злоупотреблять вашим терпением, сеньор. Мое имя — дон Руне де Могюер; я живу в асиенде[7] моего отца в окрестностях города Ариспы. Моя сестра несколько лет воспитывалась в женском монастыре в городе Эль-Росарио. По соображениям, которые не представляют для вас никакого интереса, отец приказал мне отправиться за ней в ЭльРосарио, откуда мне не терпелось вернуться как можно скорей домой. К тому же и сестра моя, после долголетнего пребывания на чужбине, горела желанием очутиться поскорей в родной семье. Так оно и случилось, что, невзирая на предупреждение бывалых людей об опасностях длительного путешествия по пустынной стране, я отказался от конвоя, и мы пустились в путь в сопровождении всего только двух пеонов[8], на преданность и отвагу которых я мог положиться. Сначала все шло хорошо; мы с сестрой даже посмеивались над страхами и предупреждениями наших друзей. Мы считали себя уже вне опасности. Но вчера на закате, в тот самый час, когда мы готовились остановиться на ночлег, на нас внезапно напала банда разбойников. Казалось, что они выросли из-под земли — до того неожиданно было их появление. Наши злополучные пеоны пали в бою, пораженная в голову лошадь сестры рухнула на землю, увлекая ее за собой. Мужественная девушка не далась, однако, подбежавшим к ней бандитам, вырвалась из их рук и пустилась наутек. А я, желая отвлечь погоню от сестры, помчался в другую сторону. Остальное вам известно: не подоспей ваша помощь, нам обоим пришел бы конец… Сеньор, — после минутного молчания снова заговорил дон Руис, — теперь, когда вам известно, кто я, назовите и вы свое имя, имя нашего спасителя.
— К чему оно вам? — печально произнес незнакомец. — Наша случайная встреча кончится завтра, когда мы разъедемся, по всей вероятности, навсегда. Поверьте мне: благодарность — тяжелая обуза. И если вы не будете знать, кто я, вам удастся скорее забыть обо мне. Право же, так будет лучше, сеньор Руис. Кто знает, не придется ли вам когда-нибудь пожалеть о нашей встрече…
— Вот уже второй раз вы говорите это. Ваши слова полны горечи. Мне больно за вас, сеньор: много же, видно, вам пришлось пережить, если в том возрасте, когда будущее рисуется обычно в розовом свете, ваши мысли отравлены печалью, а сердце разочарованием! При этих словах дона Руиса незнакомец испытующе взглянул на него, точно желая проникнуть в самые сокровенные его мысли. А молодой мексиканец продолжал с живостью:
— Только не поймите меня превратно, сеньор. Я далек от намерения вынудить ваше признание. Каждый человек — хозяин своей жизни и своих поступков. У меня нет никакого права, ни даже желания вторгаться в вашу жизнь. Я прошу вас только об одном: назовите свое имя, чтобы мы, донья Марианна и я, могли запечатлеть его в наших сердцах.
— Стоит ли так упорно настаивать на таком пустяке?
— А стоит ли так упрямо желать остаться неизвестным?
— Хорошо, вы узнаете мое имя. Но предупреждаю вас: оно ничего вам не скажет.
— Вы ошибаетесь, сеньор: по крайней мере, отец мой узнает, кому он обязан жизнью своих детей. И он и вся наша семья будут ежечасно повторять это имя и благословлять человека, который его носит.
Взволнованный искренним чувством, которым были проникнуты эти слова, незнакомец непроизвольным движением протянул руку дону Руису, которую тот горячо пожал. Но незнакомец, словно раскаявшись в своем порыве, тотчас же от? дернул руку. Вернув своему лицу суровое выражение, этот странный, лишь только на минуту забывшийся человек с жесткой холодностью произнес:
— Хорошо, ваше желание будет исполнено. Мы уже сказали выше, что очнувшаяся донья Марианна увидела несколько поодаль от себя какого-то связанного человека. Это был один из преследовавших ее разбойников, тот самый, которого незнакомец чуть не прикончил ударом ружейного приклада. Разбойник лежал немного поодаль от костра, старательно связанный и с кляпом во рту.
К нему и направился теперь незнакомец; взвалив себе на плечи, он перенес его и положил у ног дона Руиса, не особенно, правда, бережно, судя по тому, что бандит, явно рисовавшийся до сих пор своей чисто индейской стойкостью, на этот раз не сумел сдержать подавленного стона.
— Кто этот человек и что вы намерены сделать с ним? — не без тревоги спросил дон Руис.
— Этот человек, — сухо ответил незнакомец, — один из тех негодяев, которые напали на вас. Сейчас мы будем судить его.
— «Судить»?! — воскликнул дон Руис. — Мы?
— А кто же? — сказал незнакомец, освобождая бандита от кляпа и ослабляя несколько путы на его ногах. — Или вы думаете, что мы посадим себе на шею этого негодяя и будем таскаться с ним, пока не наткнемся на какую-нибудь тюрьму? Да если бы мы и пошли на это, он сбежит от нас в пути, ускользнет, как опоссум[9], чтобы несколькими часами позже напасть на нас во главе новой шайки таких же головорезов. Ну нет, уж лучше судить его! Мертвые не вредят.
— Но по какому праву можем мы стать судьями этого человека?
— По какому праву? — воскликнул незнакомец с удивлением.
— По праву этих мест! Око за око, зуб за зуб! Дон Руис призадумался, а незнакомец украдкой поглядывал на него.
— Возможно, вы и правы, — заговорил наконец дон Руис. — Этот человек — преступник, коварный убийца, руки которого по локоть в крови. Попадись ему снова моя сестра и я, он бы, конечно, не задумался заколоть нас своим мачете или всадить каждому из нас по пуле в лоб.
— Значит?.. — спросил незнакомец.
— А ничего не значит! — пылко воскликнул дон Руис. — Даже наша полная уверенность в преступности этого человека не дает нам права судить его. К тому же и сестра моя цела и невредима.
— И вы полагаете…
— …что, раз мы лишены возможности передать этого человека в руки правосудия, нам следует отпустить его на все четыре стороны.
— Надеюсь, вы хорошо взвесили все последствия такого решения?
— Это решение подсказано мне моей совестью. — Будь по-вашему, — сказал незнакомец и обратился к разбойнику, который в течение всего разговора не проронил ни слова, хотя его глаза беспокойно перебегали от одного собеседника к другому. — Встань! — сказал незнакомец. Бандит встал.
— Посмотри-ка на меня, — продолжал незнакомец. — Узнаешь?
— Нет. Незнакомец выхватил из костра пылающую головню, поднес ее к своему лицу и повелительно произнес:
— Смотри хорошо, Кидд!