— Да, если ты откажешься составить мне компанию.
— А ты этого хочешь, сестренка?
— И да и нет.
— Что за загадка?
— Я буду откровенна с тобой, Руис. Мне надо повидать кормилицу по делу; может быть, мне придется даже заночевать в ранчо. И мне будет неприятно, если ты станешь отговаривать меня.
— Ты забываешь, Марианна, что теперь в наших краях далеко не спокойно. В случае внезапного нападения это жалкое ранчо не сможет долго сопротивляться. Подумай, что ждет тебя тогда.
— Я обо всем подумала, Руис, я все взвесила. Но повторяю: мне надобно ехать в ранчо и, возможно, остаться там даже не на одну ночь, а на двое-трое суток.
— Я знаю, сестра, что ты не какая-нибудь глупышка, — после минутного раздумья произнес дон Руис. — Прежде чем действовать, ты все тщательно обдумаешь и взвесишь. Ты не открываешь мне цели своей поездки, но я не сомневаюсь в ее серьезности и поэтому не стану перечить тебе. Делай как знаешь, я буду во всем помогать тебе.
— Благодарю тебя, Руис! — с жаром воскликнула донья Марианна. — Другого ответа я и не ожидала от тебя.
— Итак, я иду седлать лошадей?
— Иди, я подожду тебя здесь, — сказала донья Марианна, спустившись вместе с братом во двор.
Ей недолго пришлось ждать: скоро показался дон Руис, ведя в поводу двух оседланных коней. Брат и сестра вскочили в седла и выехали из замка.
Было около четырех часов пополудни. Близился закат, спадал дневной жар, отовсюду неслось звонкое пение птиц, приятной прохладой веяло от вечернего ветерка, уносившего далеко на запад тучи мошкары, до этого времени положительно затемнявшие яркий солнечный свет.
Молодые люди молча ехали рядом. Занятые своими мыслями, они не замечали чудесного ландшафта, развертывавшегося во всем своем богатом разнообразии по мере их продвижения. Так, не обменявшись ни словом, и домчались они до ранчо.
Бухало, верный своей привязанности к донье Марианне, заблаговременно возвестил о ее приближении. Все обитатели ранчо, не исключая и слепого старика Санхеса, высыпали навстречу своей любимице.
С первого же взгляда донья Марианна успела убедиться в том, что ее молочный брат дома.
— Ах, Боже мой, нинья! Каким благодатным ветром занесло вас так поздно сюда! — радостно воскликнула кормилица.
— Просто захотелось повидать вас, мадресита[73]. Я так давно не целовала вас, что мне положительно стало невтерпеж.
— Как жаль, что вы так поздно, нинья! — сказал старик Санхес. — Мы едва успеем переброситься несколькими словами.
— Как знать! — ответила донья Марианна и, соскочив с коня, обняла старика. — А я вот возьму да и переночую у вас!
— Не может быть! Неужели вы в самом деле хотите так осчастливить нас, нинья?
— Да, хочу. И в доказательство я попрошу моего брата оставить меня здесь, а самому вернуться в асиенду.
— Так!.. Значит, меня уже в отставку! — засмеялся дон Руис.
— Жаловаться теперь поздно: ведь я предупреждала тебя.
— Я не жалуюсь; скажи только, в котором часу мне приехать за тобой завтра.
— Об этом не беспокойся, Руис. Мариано сам проводит меня домой.
— И на этот раз, нинья, я поступлю иначе. Убей меня Бог, если я хоть на шаг отстану от вас! — воскликнул тигреро.
— Неужели ты уже гонишь меня, жестокая? — шутливо произнес дон Руис.
— Нет, отчего же! Отдохнешь, закусишь немного… На все это тебе дается час времени. После чего… исчезни, испарись!
— И на том благодарю, сестренка! — засмеялся Руис. Все вошли в ранчо.
Старуха Санхес успела уже, с проворством и радушием хозяйки мексиканского ранчо, поставить на стол разные прохладительные напитки: пульке, мескаль, каталонскую водку, оранжад и тамариновую настойку. Гости, измученные жаждой, не стали, конечно, отказываться и, к великому удовольствию гостеприимных хозяев, без всяких церемоний налегли на обильное угощение.
Дон Руис, ласково поддразнивая донью Марианну, в глубине души не сомневался, что решение сестры остаться в ранчо не было простой прихотью, а вызывалось серьезными соображениями. Развеселившись, дон Руис не скупился на остроумие. Заметим тут кстати, что образованные мексиканцы свободно общаются с простым людом, не опасаясь быть непонятыми, чего нельзя сказать о французах, остроумие которых угасает, лишь только они садятся за один стол с простыми людьми.
Когда день стал клониться к вечеру, дон Руис попрощался с хозяевами, вскочил на коня и помчался обратно в асиенду. Вечер в Мексике, как и во всех субтропических странах, — самое приятное время суток; неудивительно, что здешний народ предпочитает проводить его на открытом воздухе, а не взаперти. С наступлением темноты люди рассаживаются на лавочках у своих ранчо, беседуют, поют, пляшут и до трех часов ночи даже не помышляют о сне. Донья Марианна любила проводить так вечера в гостях у кормилицы. Однако на этот раз она тотчас же после отъезда дона Руиса стала зевать и вообще обнаруживать такие явные признаки усталости, что старики предложили ей отправиться на покой, да и сами вскоре последовали ее примеру.
Молодой тигреро предпочел открытый воздух комнатам, не остывшим еще от дневного жара. После обычного обхода ранчо он подвесил гамак у ворот и как был в одежде, так и повалился спать.
Спустя час, когда все в ранчо, в том числе и тигреро, крепко спали, Мариано ощутил сквозь сон ласковое прикосновение чьей-то руки к своему плечу. Он раскрыл глаза: перед ним стояла донья Марианна.
— Что случилось? Что с вами, токайя?
— Тсс!.. Говорите тише, — шепнула она. — Ничего не случилось, все спокойно, Мариано, просто мне надо поговорить с вами.
— Слушаю вас, токайя! — шепнул тигреро, одним прыжком соскочив с гамака на землю.
— Мне так было жаль, Мариано, вспугнуть ваш сладкий сон. Я простояла около гамака с четверть часа, не решаясь разбудить вас.
— Ну, это вы напрасно, нинья! — засмеялся тигреро. — Наш брат, лесной бродяга, спит так крепко, что за один час славно высыпается. А я, если не ошибаюсь, залег часа два назад. Итак, говорите, нинья, я весь внимание. С минуту донья Марианна собиралась с мыслями.
— Вы любите меня, Мариано? — неуверенно произнесла она наконец.
— Как родную сестру! Постыдились бы задавать такие вопросы!
— Это потому, Мариано, что я хочу просить вас оказать мне большую услугу.
— Говорите, нинья, не бойтесь: отказа не будет. Вы знаете, что я предан вам душой и телом.
— Берегитесь, Мариано! Не связывайте себя слишком твердыми обещаниями: есть вещи, перед которыми люди отступают, — с лукавой усмешкой произнесла она.
— Возможно, нинья, вполне возможно; но для меня ничего такого не существует, коль скоро речь идет о вас.
— Скажите, Мариано, вы дружны с охотником по прозванию Твердая Рука?
— Очень, очень дружен с ним!
— Он благородный человек? — спросила донья Марианна.
— Признаться, я не совсем понимаю ваш вопрос, нинья.
— Ну, можно ли на него положиться? Умеет он держать свое слово? Иначе говоря, хороший ли он человек?
— Сеньорита, — проникновенно начал Мариано, — однажды я находился в таком отчаянном положении, что мне оставалось только положиться на Господа Бога. Мне помог Твердая Рука, он спас мне жизнь. Да разве только мне! Я видел не раз, как этот человек совершал ради людей подвиги, невероятные по своей дерзости и отваге. Он для меня больше, чем друг… даже больше, чем брат. В любую минуту я готов отдать за него жизнь. Вот что я думаю, нинья, об охотнике по прозванию Твердая Рука!
— И вы часто видитесь с ним?
— Всякий раз, когда у меня имеется надобность к нему, а у него — ко мне.
— Значит, он живет где-то поблизости?
— Не так давно он гостил несколько дней у нас.
— Неужели?! Может быть, он собирается вновь побывать у вас на этих днях?
— Не знаю.
— А что же он тут делал?
— Не знаю точно; думаю, что он охотился, хотя за все время его пребывания в ранчо он ни разу не приносил дичи.
— Вот как! — задумчиво протянула донья Марианна. После минутного размышления она снова заговорила: — А вы сумели бы, Мариано, найти этого охотника, если бы мне понадобилось повидать его?