Терпим, терпим лютыя и жестокия скорби Царствия ради Небеснаго и жизни вечныя. Елико бо тело изнемогает, толико душа силна бывает и освящается[36]. Аще бо кто скорбная терпит, той и радостная получит. Аще кто в горких крепок, той и сладких не погрешит. Давай сам себе в подвизе умрети, а не жити в лености. Аще бо телом не умрем волею[37], о благодати Божии душею ожити не можем; но и неволею всяко хощем умрети, всяко, телом и душею. Завет положи в мысле твоем, яко не имый к тому живота в сем житии[38], и тако приступи работати Господеви. И якоже кто предуготовлься в смерть и отчаявся настоящыя жизни, яко не препяти ся животом сим, к тому[39] не взирай на питающих тело и угождающих, и разширяющихся, и ботеющих[40] плотию, и хотящих итти прежереченным тесным и скорбным путем и внити во Царство Небесное. Не приемлет бо таковых, ниже мощно, одоле бо плоть душею, якоже и сам веси бываемое, таковыи бо работают паче телу, а не Богу.
Или сего ради питаеши и нежиши тело свое, человече, зрящих ради на лице твое, да ублажат красоту твою, еже глаголют: силен и благообразен, лице имея румяно. Не может бо нас человеческая похвала избавити муки вечныя и подати рай, ниже может погрузити нас в муце вечней похудение их, еже глаголют: несмыслен и несилен, лице скаредно[41], и сухо, и измождало, и бледно, — и всячески уничижающе, и хуляще, и поношающе. Обаче[42] же точию до гроба честь благолепия лица человеку или злообразие бесчестие, по смерти же никтоже помянет о сих, но вскоре вси ближнии забывают благолепие и дряхлость лица его, якоже капля кануша на землю, и разлияшася, и бес памяти бысть, яко бысть и якоже не бысть. Всякое же украшение человеческое и красота лица лстит в веце сем, якоже блудница повапленным[43] лицеи блазнит[44], и «яко цвет травный; трава изсыхает, и цвет ея отпадет», «и не будет, и не познает к тому места своего»[45] и бес памяти будет. Сия бо вся молвят в мире сем, отцы же святии отрекошася в веце сем всех земных красот и сладостей земных, но зде понудиша телеса своя, а в будущем веце в покой преидоша. Изсушиша бо телеса своя, и измождаше, и бледность на лицы носяще, — сия есть отеческая похвала, темже и по смерти нетленны пребывают телеса их и бесчисленная чюдеса источают, а в будущем веце бесконечный покой и радость. Овии зде умащают и покоят телеса своя, а по смерти смрада исполняются и без вести бывают[46]. Овии же не тако, но зде изнуряют телеса своя, а по смерти благодать ухание[47] испущают и бес тля пребывают, и присно[48] ублажаем их. Дано бо человеку на волю суета мира сего: врата на восток, врата на запад. Пути два: путь жизни, путь погибели; рай отворен, а бездна открыта, — идеже хощет человек, тамо и упражняется, и яже сеет, та же и пожнет. Тело бо наше земля есть, а душа наша нетленна и безсмертна суть. Да работает тленное нетленному, непрестанно днию и нощию. Аще земная наша храмина тело разоряется, создание от Бога, имамы храмину нерукотворенну и вечну на небесех. Темже не унываем и не стужаем си о тленной плоти нашей, но аще тело наше и тлеет, но душа наша обновляется по вся дни. Темже аще и ленишися, о, человече, умрети имаши, аще ли подвизаешися, животом[49] венчан будеши в будущем веце. Всякая бо добродетель стяжати нуждею. Темже аще хщеши победити страсти, отсецы свои сласти. Аще ли пищу требуеши, страсти будити имаши[50]. Не смирится бо душа, аще хлеба не лишится плоть. Не мощно душу избавити от погибели, щадя тело свое. Темже паки возвратимся на первое.
36
45
«яко цвет травный; трава изсыхает, и цвет ея отпадет», «и не будет, и не познает к тому места своего» ... — Пс. 102:13‒14; ср.: Ис. 40:6‒7.
Параллельная синтаксическая структура двух предложений и наличие рифмы привели к формированию неравносложных виршей.
50
Елико бо тело изнемогает, толико душа силна бывает и освящается. — Ср. в Скитском патерике: «...елико тело сильно есть, толико душа либава есть, и елико тело либевает, только душа силнеет» (The Old Church Slavonic Translation... Р. 225).