Глава IX
ОТКРЫТИЕ
Доминик шел медленно, всячески оберегая раненого от резких толчков и, несмотря на горячее желание как можно скорее попасть на ранчо, не понукал лошадь. Дорога была ухабистой, трудно проходимой, и он не хотел рисковать.
Поэтому радости молодого человека не было предела, когда, приблизившись к ранчо, он увидел, что кто-то бежит ему навстречу.
— Эй! — крикнул Доминик. — Идите же скорее! Я вас заждался!
— Что это значит, Доминик? — спросил Оливье по-французски. — Зачем это вам понадобились?
— Ослепли вы что ли? Не видите разве, что я везу раненого?
— Раненого! — вскричал Оливье, сразу очутившись рядом с молодым человеком. — О каком еще раненом вы говорите?
О том, которого я хорошо ли, плохо ли привез на своем коне и которого с великим удовольствием увидел бы в хорошей постели, что ему крайне необходимо. Ведь он чудом остался жив!
Оливье молча поднял сарапе, наброшенное на лицо раненого, и долго на него смотрел с выражением ужаса, скорби, гнева и досады.
Мертвенная бледность покрыла лицо Оливье, дрожь пробежала по телу, глаза, устремленные на раненого, метали молнии.
— О! — сдавленным голосом произнес Оливье. — Этот человек жив! Я не мог ошибиться. Это он! Он!
Доминик, недоумевая, смотрел на Оливье, не зная, что и думать.
Потом с гневом произнес:
— Что все это значит? Я спасаю человека. Бог знает, с какими трудностями привожу его сюда, а меня вот как встречают!
— Радуйся, — с горечью сказал Оливье, — ты совершил доброе дело, с чем тебя и поздравляю. Скоро ты увидишь плоды своих забот.
— Ничего не понимаю! — вскричал молодой человек.
— Зачем тебе понимать, бедный мальчик! — Оливье пожал плечами. — Ты поступил по велению сердца без всяких раздумий. Мне не в чем тебя упрекнуть. И я не стану ничего объяснять.
— Вы должны объяснить!
— Ты знаешь этого человека?
— Откуда я могу его знать?
— А раз не знаешь, зачем привез на ранчо, никого не предупредив?
— Все очень просто. Я возвращался из Чолулы, когда нашел его умирающим на дороге. Разве не должен был я из человеколюбия оказать ему помощь? Ведь он — христианин!
— Да, да, — с иронией ответил Оливье, — ты поступил благородно. — И уже совсем другим тоном добавил: — Это краснокожие, среди которых ты жил, научили тебя милосердию? — И, не дав Доминику слова сказать, произнес: — Ты совершил недоброе дело, но хватит об этом: что сделано, то сделано. Лопес проводит его в подземелье, и о нем позаботятся. Иди, Лопес, не теряй времени, а я поговорю с Домиником.
Доминик между тем уже раскаивался в том, что так легко поддался жалости и спас совершенно незнакомого ему человека.
После ухода Лопеса Оливье долго молчал, погруженный в свои думы, потом наконец сказал:
— Ты говорил с ним?
— Так, урывками.
— И что он тебе сказал?
— Сказал, что стал жертвой нападения.
— Больше ничего?
— Почти ничего.
— Назвал он тебе свое имя?
— Я не спрашивал.
— Но он должен был себя назвать.
— Пожалуй, да. Он еще сказал, что недавно прибыл в Веракрус, откуда и ехал в Мексику, и по дороге на него напали разбойники.
— А кто он, этого от тоже не говорил?
— Нет, ни слова.
— Выслушай же меня, Доминик, и не сердись за то, что я скажу.
— От вас, господин Оливье, я готов выслушать все что угодно.
— Помнишь, как мы познакомились?
— Помню, хотя был тогда совсем ребенком, несчастным и больным, умирал с голоду на улицах Мексики. Вы сжалились надо мной, одели и накормили. Потом обучили грамоте.
— Дальше, дальше.
— Вы отыскали моих родителей, точнее, людей, меня воспитавших.
— Дальше?
— Что было дальше, вы знаете не хуже меня, господин Оливье.
— Возможно, но я хочу, чтобы ты все это сейчас повторил.
— Как вам будет угодно. Однажды вы пришли на ранчо и увели меня в Сонору и Техас, где мы охотились на бизонов. А через два или три года благодаря вам меня усыновило племя команчей. Вы приказали мне жить в прериях и вести жизнь охотника, пока не заберете снова к себе.
— Память у тебя, я смотрю, хорошая, — заметил Оливье. — Продолжай!
— Я остался жить с индейцами, охотился. Полгода назад вы приехали на берег Рио-Джила, где я тогда находился, и велели, мне следовать за вами. Я повиновался беспрекословно. Разве я не принадлежу вам душой и телом?
— И сейчас тоже?
— Разумеется! Вы мой единственный друг!
— Благодарю. Ты будешь мне и впредь повиноваться?
— Не колеблясь, клянусь!
— Это я и хотел узнать. А теперь слушай меня внимательно. Человек, которому ты по глупости помог, именно по глупости, прости меня за это слово, солгал тебе — все от начала до конца. Он пробыл в Мексике не несколько дней, а почти восемь месяцев. Живет в Пуэбло, был осужден на смерть теми, кто имел на это право и кого он хорошо знал. Ему вручили шпагу и дали возможность защищаться, он пал в честном бою. Никто его не грабил, потому что он имел дело не с разбойниками, а с честными людьми.
— О! — воскликнул молодой человек. — Это меняет дело.
— А теперь скажи, связал ты себя с ним каким-нибудь обещанием?
— Что вы имеете в виду?
— Этот человек просил тебя о помощи, не правда ли?
— Да, господин Оливье!
— Что ты ему ответил?
— Обещал помочь. Я не мог поступить иначе, учитывая его состояние.
— Чем помочь? Вылечить?
— Ну да?
— Больше ничего?
— Нет!
— Значит, если он выздоровеет, в чем я очень сомневаюсь, ты ничем не будешь с ним связан?
— Ничем, господин Оливье!
— Ну, тогда полбеды.
— Я вас совершенно не понимаю!
— Радуйся, Доминик, потому что его вряд ли удастся спасти.
— Чему же тут радоваться?
— Человек этот — твой заклятый враг.
— Враг? — не веря своим ушам вскричал молодой человек. — Но мы не знаем друг друга!
— Это ты так думаешь, мой бедный друг, но верь мне, я говорю тебе правду.
— Это странно.
— Да, странно, и тем не менее это так.
— Что же делать?
— Предоставь действовать мне. Я приехал сегодня на ранчо сообщить тебе, что твой заклятый враг мертв. Но, может быть, что Бог ни делает, все к лучшему. Пути господни неисповедимы.
— Что же вы намерены делать?
— Поручить твоего раненого заботам Лопеса. Он останется в подземелье. Но ты его больше не увидишь. Так будет лучше. По крайней мере сейчас. Даю тебе слово сделать все, что будет необходимо. Раненый ни в чем не будет знать нужды.
— Вполне полагаюсь на вас, господин Оливье. Но что будет, когда он выздоровеет?
— Мы отпустим его. Он не наш пленник. А если понадобится — найдем. Никто на ранчо не должен спускаться в подземелье.
— Скажите об этом вы, мне бы не хотелось!
— Скажу. Да я и сам не собираюсь с ним видеться.
— Вы больше ничего не хотите мне сказать?
— Хочу сообщить, что увезу тебя на некоторое время отсюда.
— И далеко мы отправимся?
— Увидишь, а пока собирайся в путь.
— Я готов, — ответил Доминик.
— Зато я не готов. Надо отдать кое-какие распоряжения Лопесу насчет раненого.
— А я должен попрощаться со всеми.
— Непременно, ведь неизвестно, когда мы вернемся.
— Вероятно, мы едем охотиться?
— Охотиться, — сказал Оливье, загадочно улыбаясь, — но не так, как обычно.
— Согласен. Мне все равно. Как скажете, так и будет.
— Хотел бы на это надеяться, — произнес Оливье и заторопил Доминика:
— Иди, собирайся, мы и так много времени потеряли.
Оливье спустился в подземелье, а Доминик пошел на ранчо. Луис и обе женщины ждали его, горя любопытством, им хотелось узнать, о чем шел разговор. Но Доминик не выдал тайны, недаром он долго жил в прериях. Напрасно старались женщины и отец хоть что-нибудь выведать.