Вдвоем они быстро докопались до каменной плиты с приделанным к ней металлическим кольцом.
Как только плита была сдвинута, показались высеченные в скале ступеньки.
— Спустимся! — сказал дон Хаиме и зажег факел. Доминик с интересом огляделся вокруг. Они спустились на семь-восемь метров под землю и очутились перед просторным восьмиугольным помещением с расходящимися в разные стороны подземными галереями.
Здесь сложено было всевозможное оружие и одежда. Тут же находилось ложе, покрытое листьями, заменяющими тюфяк, и шкурами вместо одеял, и висела полка с книгами.
— Это одно из моих убежищ, — сказал, улыбаясь, дон Хаиме, — есть еще несколько таких же, разбросанных по всей Мексике. Это подземелье времен ацтеков. Очень давно мне рассказал о нем один старый индеец. Ведь эта провинция когда-то была святым местом, где совершались языческие обряды и стояло множество храмов. Подземные ходы позволяли священникам незаметно перемещаться и, словно бы чудом, появляться то здесь, то там, будто они вездесущи. Позднее эти подземелья превратились в убежища для индейцев во время преследований их испанцами. Проникнуть сюда незаметно нельзя. Ходы, которые перед вами, с одной стороны ведут к обелиску в Чолулу, с другой — к центру Пуэбло, есть также и другие выходы. Во время борьбы за независимость повстанцы с большой пользой для себя пользовались подземельем, нынче же про него совсем забыли.
— Позвольте, — сказал Доминик, внимательно выслушав дона Хаиме, — вы говорите, что проникнуть сюда незаметно нельзя.
— Совершенно верно.
— Не могу понять, почему?
— Очень просто. Видите эту галерею?
— Вижу.
— Так вот, она доходит до единственной тропинки, по которой можно к нам проникнуть и кончается небольшим, скрытым ветвями отверстием, через которое, я не берусь вам объяснить почему, сюда доносятся все звуки, даже едва уловимые, причем с необыкновенной отчетливостью. Поэтому, если кто-то приблизится, мы сразу услышим.
— В таком случае все в порядке.
— К тому же в случае необходимости это отверстие можно закрыть, есть другой ход, по галерее, которая за вами.
Вдруг дон Хаиме стал раздеваться.
— Зачем вы это делаете? — спросил Доминик.
— Хочу облачиться в монашеское одеяние и пойти за «языком», чтобы узнать, как обстоят дела в Пуэбло. Жители там очень религиозны, и в монашеском одеянии я, не вызывая подозрений, добуду нужные мне сведения.
Доминик сел и задумался.
— Что с вами, мой друг, вы грустите?
— Да, мне грустно, — вздрогнув, ответил молодой человек почти шепотом.
— Почему? Разве я не обещал вам отыскать донью Долорес?
Доминик побледнел и опустил голову.
— Презирайте меня, я подлец!
— Вы, дон Доминик? Великий Боже, вы нарушили клятву?
— Нет, но я предал друга, — он тяжело вздохнул, — я полюбил его невесту. — Последние слова он произнес едва слышно.
Дон Хаиме остановил на Доминике взгляд своих ясных глаз и сказал:
— Я знал это.
— Знали? — вскричал Доминик.
— Да, знал! — повторил дон Хаиме.
— И вы не презираете меня?
— За что? Разве волен человек в своих чувствах?
— Но ведь она невеста графа!
— А она любит вас? — спросил дон Хаиме.
— Откуда мне знать? Я сам себе боюсь признаться в своей любви.
Настало долгое молчание. Дон Хаиме неспеша переодевался, внимательно глядя на молодого человека, и вдруг сказал:
— Граф не любит донью Долорес!
— Возможно ли это? Дон Хаиме расхохотался.
— Ты, как и все влюбленные, не можешь понять, что кто-то по-другому относится к предмету твоего обожания.
— Но ведь граф на ней женится!
— Должен жениться!
— Не затем ли он приехал в Мексику?
— Затем.
— Значит, женится на ней. Дон Хаиме пожал плечами.
— Это еще неизвестно.
— Но граф на все готов, только бы спасти донью Долорес!
— Это доказывает лишь, что граф человек благородный, но не забудьте, что с доньей Долорес его связывают узы родства, и, рискуя ради нее жизнью, он выполняет свой моральный долг.
— И все же он ее любит!
— Тогда я скажу яснее: донья Долорес не любит графа!
— Вы уверены?
— Я это знаю.
— О! Если бы я мог в это поверить, у меня оставалась бы хоть какая-то надежда!
— Вы просто мальчишка. Ну, я пошел, а вы поклянитесь, что до моего возвращения не покинете этого убежища.
— Клянусь!
— Надейтесь! Я иду по важному делу.
Дон Хаиме пожал Доминику руку и скрылся в боковой галерее.
Прислушиваясь к удалявшимся шагам, Доминик погрузился в размышления. Потом прошептал:
— Он сказал: «Надейтесь!»
Но оставим пока Доминика и последуем за доном Хаиме.
Подземелье находилось примерно в полулье от города, и все расстояние надо было пройти под землей, но это нисколько не беспокоило дона Хаиме. Он шел уверенно по галерее, куда через невидимые щели проникал свет и можно было без труда ориентироваться в бесчисленных лабиринтах.
Не прошло и часа, как дон Хаиме вышел к ступеням, высеченным в скале, перевел дух, поднялся наверх, нащупал пружину, надавил на нее, плита бесшумно отделилась от стены и показала выход. Оказавшись снаружи, дон Хаиме толкнул каменную плиту, которая тотчас же заняла свое прежнее положение. Дон Хаиме огляделся. Он был совершенно один в часовне при соборе в Пуэбло. Подземный ход, приведший его сюда, был скрыт находившейся в углу исповедальней.
Дон Хаиме покинул часовню и вышел на площадь Майор, совершенно безлюдную — было около полудня — время сиесты.
Дон Хаиме надвинул на глаза капюшон, низко опустил голову, медленным шагом пересек площадь и углубился в одну из примыкающих к ней улиц.
Вскоре он приблизился к красному дому с двором и садом, сплошь усаженным цветущими апельсинами и гранатами. Калитка не была заперта, только притворена. Дон Хаиме вошел и очутился на посыпанной песком аллее, ведущей к дому, с широкой верандой, типичной для Мексики. Дон Хаиме с опаской огляделся, в саду никого не было. Он двинулся дальше, но не по направлению к дому, а по боковой аллее и после нескольких поворотов попал к другому входу. От него шла дорожка, видимо, к служебным помещениям. Тут дон Хаиме поднес к губам серебряный свисток на золотой цепочке, висевший у него на шее, и легонько свистнул. Звук был удивительно нежный, мелодичный. В следующий момент раздался ответный свист, дверь отворилась, и на пороге показался человек. Обменявшись условными знаками, оба скрылись в доме. Они долго шли в полном молчании, пока не остановились у одной из дверей. Тот, что встретил дона Хаиме, отворил ее, пропустил гостя, но сам не вошел, только затворил дверь.
Комната, в которую вошел дон Хаиме, была обставлена с большим вкусом. На окнах — плотные занавеси, защищающие от солнца, на полу — тростниковые циновки, которые умеют плести только индейцы. Комнату разделял на две половины висевший посредине гамак из волокон алоэ.
В гамаке крепко спал какой-то человек.
Это был не кто иной, как дон Мельхиор де ля Крус. Рядом, на низком столике из сандалового дерева, лежал нож с серебряной, инкрустированной золотом ручкой и лезвием в форме жала змеи и две прекрасной работы шестиствольных револьвера.
Даже в Пуэбло, в собственном доме, дон Мельхиор принимал меры предосторожности. И, видимо, не напрасно. Сейчас перед ним стоял один из его опаснейших врагов.
Дон Хаиме несколько мгновений смотрел на спящего, потом неслышно приблизился к гамаку, взял со стола нож и револьверы, спрятал под одежду и коснулся рукой дона Мельхиора.
Этого слабого прикосновения было достаточно, чтобы молодой человек открыл глаза и потянулся рукой к столу.
— Бесполезно, — спокойно заметил дон Хаиме. — Оружия там нет.
Дон Мельхиор сразу узнал голос Оливье.
— Кто вы? — спросил он, с ненавистью глядя на дона Хаиме.
— Неужели вы не узнали меня? — насмешливо промолвил дон Хаиме.
— Кто вы? — повторил дон Мельхиор.
— Вы хотите повнимательнее меня рассмотреть? — Оливье откинул капюшон.