Генерал Ортега победил Мирамона при Сильо. Воспоминание об этой неудаче все еще жило в сердце Мирамона, и он. страстно желал смыть это позорное пятно. Вот почему, забыв осторожность, и вопреки воле своих самых мудрых советников, Мирамон требовал, чтобы в первую очередь нападение было совершено на корпус Ортеги.
Если удастся нанести поражение самому многочисленному корпусу под началом главнокомандующего, все неприятельское войско будет деморализовано и поражение его неизбежно.
Президент так горячо и убедительно доказывал свою правоту, что ему удалось получить поддержку всех членов совета. Итак, план президента был принят, он назначил на следующий день смотр войскам с последующим выступлением в поход.
Как только кончился совет, президент отправился к себе привести в порядок личные дела и сжечь некоторые компрометирующие бумаги.
До самого вечера просидел президент у себя в кабинете, когда вдруг ему доложили о приходе дона Хаиме. Президент велел тотчас его привести.
— Мне осталось всего несколько бумаг. С вашего разрешения, я просмотрю их.
— Сделайте одолжение! — ответил дон Хаиме, садясь в кресло. Пока президент занимался бумагами, дон Хаиме смотрел на него с неизъяснимой печалью.
— Итак, — спросил, наконец, дон Хаиме, — ваше решение бесповоротно, генерал?
— Да, жребий брошен! Я сказал бы, рубикон перейден, но смешно, право, сравнивать себя с Цезарем. Я дам бой врагам!
— Одобряю ваше решение, оно вас достойно, генерал. Позвольте спросить, на когда назначено наступление?
— Завтра, сразу же после смотра войск.
— Значит, у меня есть еще время послать двух-трех опытных разведчиков, чтобы донесли вам о положении в стане неприятеля.
— Несколько человек уже послано, и все же я с благодарностью принимаю ваше предложение, дон Хаиме.
— А теперь, будьте так добры, скажите мне, в каком направлении вы намерены выступить и чей корпус решили атаковать?
— Я хочу, как говорится, схватить быка за рога, иными словами, начать с самого Гонсалеса Ортеги.
Дон Хаиме покачал головой, но возражать не посмел. Мирамон подошел к нему и сел рядом.
— Наконец-то я покончил с делами и теперь к вашим услугам. Догадываюсь, что вы собираетесь сказать мне что-то важное.
— Вы не ошиблись, генерал. Прочтите, пожалуйста, это. — И дон Хаиме протянул Мирамону сложенный вчетверо лист бумаги.
Мирамон прочел, но ни единый мускул не дрогнул в его лице.
— Вы взглянули на подпись? — спросил дон Хаиме.
— Да, — ответил генерал безразличным тоном, — это подпись дона Бенито Хуареса, а бумага предназначена дону Антонио Касебару.
— Именно, генерал! Теперь вы больше не сомневаетесь в том, что Антонио Касебар — предатель?
— Нисколько!
— И что вы намерены делать?
— Ничего!
— Ничего? — воскликнул дон Хаиме вне себя от удивления.
— Ничего, — подтвердил президент.
— Я вас не понимаю, генерал!
— Выслушайте меня, дон Хаиме, и вы все поймете, — сказал президент. — Дон Франциско Пачеко, чрезвычайный посол ее величества королевы Испании, оказал мне много важных услуг. После поражения при Силао, когда положение мое было весьма шатко, он не колеблясь признал мое правительство и всячески меня поддерживал. Ради меня скомпрометировал себя как дипломат, и как только Хуарес придет к власти, сеньору Пачеко придется сложить свои полномочия. Даже в настоящее время, когда положение мое почти безнадежно, сеньор Пачеко не изменил ко мне своего отношения. В случае поражения я только на него и рассчитываю. Он поможет заключить мир на относительно приемлемых условиях, не для меня, разумеется, а для города и тех, кто попал в немилость из-за дружбы со мной. Не сомневаюсь в том, что дон Касебар гнусный изменник, но он испанец, представитель знатного рода, а главное, его рекомендовал мне лично сам посланник.
— Он и сам, я думаю, в нем ошибся.
— Дело в том, что сеньор Пачеко раз и навсегда хочет покончить с тем унизительным положением, в котором оказались у нас его соотечественники.
— Да, генерал, я все это знаю.
— Что же подумает посланник, если я предам суду за государственную измену испанца, члена одной из старинных фамилий в королевстве, тем более, что он сам рекомендовал мне этого человека. Как смогу я после этого обращаться к нему за помощью? Вы скажете, что следовало бы показать это письмо посланнику и на том кончить дело. Но, друг мой, он все равно будет оскорблен. И вот почему: дон Франциско Пачеко — представитель одного из европейских дворов; он дипломат старой школы начала нынешнего века и на нас, американских правителей, смотрит свысока, поскольку глубоко убежден в своем превосходстве над нами. И если я стану доказывать, что его провел плут и насмеялся над ним, он придет в ярость, но не потому, что его обманули, а потому, что я, благодаря счастливому случаю, оказался проницательнее его и раскрыл обман. Он никогда мне этого не простит, и я приобрету в его лице заклятого врага.
— Все, что вы говорите, генерал, весьма убедительно, и все же речь идет о предателе.
— Вы правы, но уверяю вас, если я стану победителем, он перейдет на мою сторону, как это было после сражения при Толухе.
— Да, он будет на вашей стороне, пока не представится случай окончательно предать вас.
— Скорее всего, это так. Но, кто знает, может быть, и нам удастся отделаться от него тихо, без шума? Подумав немного, дон Хаиме сказал:
— Мне кажется, генерал, я нашел выход!
— Но прежде позвольте мне задать вам один вопрос и обещайте на него ответить.
— Обещаю, генерал!
— Вы с этим человеком знакомы, он ваш личный враг?
— Да, генерал! — признался дон Хаиме.
— Так я и думал. Недаром вы столь упорно его преследуете! Теперь послушаем, какой вы придумали выход.
— Единственное, что нас связывает, это страх потерять расположение испанского посланника?
— Да, только это.
— А что вы скажете, генерал, если сеньор Пачеко сам отступится от дона Антонио?
— Вы полагаете, это возможно?
— Более того, я принесу вам от посланника письмо, в котором он не только отречется от дона Антонио Касебара, но согласится на предание его суду.
— Боюсь, надежды ваши не сбудутся, — сказал президент.
— Это уже мое дело, генерал. Главное, чтобы на вас не пала тень.
— Это мое единственное желание, и вы знаете почему.
— Я все понимаю, генерал, и клянусь, ваше имя даже не будет произнесено.
— В свою очередь, я даю вам слово солдата расстрелять этого негодяя на площади Майор, хотя бы мне оставалось после этого пробыть президентом всего час!
— Я запомню это, генерал. К тому же у меня хранится бумага за вашей подписью. Придет время, и я сам арестую этого мерзавца! Есть у меня к вам еще просьба, генерал.
— Какая же? Говорите!
— Мне хотелось бы сопровождать вас в походе.
— Весьма признателен вам, друг мой, и очень рад!
— Я буду иметь честь присоединиться к вам в момент вашего выступления из города.
— Я зачислю вас в главный штаб.
— Эту великую милость я, к сожалению, принять не могу, — с улыбкой ответил дон Хаиме.
— Почему?
— Потому что я не один, генерал. Триста всадников, которые были со мною при Толухе, сопровождают меня и на этот раз. Во время боя мы будем рядом с вами.
— Я положительно вас не понимаю, мой друг. Вы просто кудесник.
— Надеюсь, вы скоро в этом убедитесь, генерал. А теперь позвольте с вами проститься.
— Ступайте, мой друг, я вас не удерживаю!
Пожав дружески руку президенту, дон Хаиме вышел. И вместе с Лопесом, который ожидал его у дворца, отправился домой.
Написав несколько писем, он велел слуге разнести их по адресам, переоделся, взял несколько бумаг из бронзового ящика и взглянул на часы. Было еще не поздно, и дон Хаиме отправился в испанское посольство, находившееся неподалеку от его дома.
Двери посольства еще не были заперты, слуги в нарядных ливреях ходили по двору.