Как и можно было предполагать, попытка мирного решения вопроса не удалась. Почему? Это ясно каждому, даже не интересующемуся политикой.
Хуарес, овладевший большей частью мексиканской территории, чувствовал себя хозяином страны и, хотя ничего не имел против переговоров, хотел не уступок со стороны Мирамона, а полной его капитуляции.
Но Мирамон, отважный как лев, затравленный охотниками, верил в непобедимость своей шпаги и не хотел сдаваться.
Итак, 17 ноября он обратился к своим приверженцам с последним воззванием, стараясь разбудить в них веру в общее дело и заразить своей энергией.
К несчастью, в войсках Мирамону больше не верили и остались глухи к его призыву. Личные интересы и страх взяли верх. Мирамону надо было решать: либо прекратить борьбу и сложить с себя власть, либо все поставить на карту и попытать счастья с оружием в руках.
После долгих размышлений генерал решил снова взяться за оружие.
Ночь была на исходе, бледный свет проникал в комнату через занавески, споря с гаснущим пламенем свечей. Генерал вел разговор с доном Хаиме, которого не так давно принимал в этом же кабинете.
Догоравшие свечи свидетельствовали о том, что разговор начался давно, и сейчас оба склонились над большой картой, обмениваясь замечаниями.
Вдруг генерал выпрямился, опустился в кресло и прошептал:
— Зачем упорствовать вопреки судьбе?
— Чтобы победить, генерал! — ответил дон Хаиме.
— Это невозможно!
— Вы отчаялись, генерал?
— Нет, напротив, скорее погибну, чем покорюсь презренному Хуаресу, злобному и мстительному индейцу, из жалости подобранному на дороге испанцем. Этот негодяи с помощью междоусобных войн хочет привести страну к гибели.
— Что же тут поделаешь, генерал, — насмешливо заметил дон Хаиме, — может быть, испанец, о котором вы говорите, нарочно воспитал подобранного им индейца мстительным и злобным, предвидя происходящие ныне события?
— Клянусь, что никто еще никогда не замышлял столь хитроумных и коварных планов и не осуществлял их такими гнусными путями и с таким бесстыдством!
— Но ведь он — предводитель «пурос», «чистых»! — заметил с улыбкой дон Хаиме.
— Да будь он проклят! — вскричал с негодованием генерал. — У него единственная цель — погубить наше несчастное отечество.
— Почему же тогда вы не желаете последовать моему совету?
Генерал с досадой пожал плечами.
— Боже мой! Да потому, что план ваш неосуществим!
— Больше нет у вас причин для отказа? — спросил дон Хаиме.
— Кроме того, — добавил в замешательстве генерал, — раз уж вы требуете от меня откровенности, признаюсь, что ваш план ущемляет мое достоинство.
— Позвольте, генерал, мне кажется, что вы не так меня поняли.
— Не так понял?! Вы шутите, мой друг, я могу, если желаете, изложить от начала до конца весь ваш план, в который вы так верите и хотите, чтобы я поверил.
— Попробуйте, — произнес дон Хаиме.
— Ну, вот он ваш план: неожиданно покинуть город, оставив артиллерию, стремительно приблизиться к неприятелю и напасть на него, застав врасплох.
— Не только напасть, но и разбить! — возразил дон Хаиме.
— Ну, разбить… — произнес с сомнением генерал.
— Именно разбить! Заметьте, генерал, ваши враги уверены, что вы заняты сейчас укреплением своих позиций в городе, ввиду предстоящей осады. Они уверенно двигаются вперед, потому что знают, что после поражения генерала Маркеса ваши сторонники избегают открытого боя.
— Все это верно, — согласился генерал.
— И потому совсем нетрудно разбить врага. Партизанская война для вас не только единственное средство борьбы, она дает вам шансы на успех, гарантирует победу над противником. Несколько удачных схваток с неприятелем, и покинувшие вас бывшие сторонники вернутся к вам, а огромное войско Хуареса растает, как снег под ярким солнцем.
— Да, да, я понимаю ваш смелый замысел.
— Обратите внимание на еще одно преимущество этого плана.
— Какое же?
— В случае поражения — погибнуть на поле брани с оружием в руках, вместо того чтобы ждать, как зверь в логове, осады врага, а потом сдаться, чтобы спасти столицу республики от ужасов междоусобной войны.
Генерал стал в волнении ходить по кабинету. Наконец, он остановился перед доном Хаиме.
— Благодарю вас, — сказал он растроганно, — за вашу откровенность, вы — единственный друг в постигшей меня беде. Я принимаю ваш план и сегодня же приступлю к его осуществлению. Который час?