Мирамон как раз принимал донесения разведчиков о передвижении неприятеля.
Дон Хаиме терпеливо ждал, когда президент освободится. Наконец, они остались одни.
— Ну что, — сказал, смеясь, президент, — видели вы посланника?
— Разумеется, генерал. Вчера, выйдя от вас, сразу пошел к нему.
— А письмо принесли?
— Вот оно! — Дон Хаиме протянул Мирамону конверт.
— Что вы на это скажете? — спросил дон Хаиме.
— Это поразительно! — вскричал Мирамон. — Посланник не только отрекается от этого человека, но и дает добро на его наказание! Клянусь честью, вы сделали больше, чем обещали. Как это вам удалось?
— Я только просил дать письмо.
— Вы самый загадочный человек из всех, кого я когда-либо знал. Теперь моя очередь сдержать обещание.
— С этим можно не торопиться.
— Но я хотел бы его арестовать! Вы возражаете?
— Напротив. Но только когда вернемся.
— Как вам будет угодно.
— А что нам с ним делать сейчас?
— Мы оставим его под надзором коменданта.
— В самом деле, вы правы.
Президент написал приказ, запечатал и позвал слугу.
— Полковник Касебар здесь? — спросил он.
— Здесь, ваше превосходительство.
— Скажите ему, чтобы он отнес этот приказ коменданту. — Слуга взял приказ и вышел.
— Ну, вот и все! — сказал президент.
Дон Хаиме оставался у генерала до ночи, когда войско, провожаемое приветственными криками народа, выступило в поход.
Генерал покинул дворец вместе со штабом и отправился вслед за войском. На площади стоял кавалерийский эскадрон.
— Это что за всадники? — спросил Мирамон.
— Это мои люди! — ответил дон Хаиме. Всадники были в плотных плащах и широкополых шляпах, так что видна была только нижняя часть лица и борода. Президент внимательно всматривался в лица.
— Вы их не узнаете, — тихим голосом сказал дон Хаиме. — Бороды у них поддельные, а сами они переодеты. Но, даю вам слово, в сражении они будут не хуже других!
— Я в этом уверен и очень вам благодарен!
Наконец тронулись в путь.
Дон Хаиме обнажил шпагу, всадники заняли свои места в арьергарде. Их было триста человек.
В полночь расположились лагерем, был отдан приказ не зажигать огней. Около трех утра явился лазутчик. Его тотчас же провели к президенту.
— А, это ты, Лопес! — обрадовался генерал.
— Так точно, генерал! — ответил Лопес, улыбнувшись дону Хаиме, который сидел подле президента и курил.
— Новости есть? — спросил Мирамон.
— Так точно, генерал, и самые свежие!
— Тем лучше. Где сейчас находится противник?
— В четырех милях отсюда.
— Значит, мы скоро встретимся. Чей корпус?
— Генерала дона Хесуса Гонсалеса Ортеги.
— Браво! — весело произнес Мирамон. — Ты славный малый. Вот! Возьми! — Он положил в руку Лопеса несколько золотых монет. — Расскажи-ка все поподробнее!
— У генерала Ортеги одиннадцать тысяч войска, из них три тысячи кавалерии. Орудий — тридцать пять.
— Ты видел его солдат?
— Я больше часа шел вместе с ними.
— Какое у них настроение?
— Они очень злы на вас, генерал.
— Можешь соснуть часок. Лопес поклонился и вышел.
— Наконец-то, — сказал Мирамон, — мы встретимся с неприятелем!
— Сколько у вас войска, генерал? — спросил дон Хаиме.
— Шесть тысяч, из которых тысяча сто кавалерии и двадцать орудий.
— И это против одиннадцати тысяч, — промолвил дон Хаиме.
— Храбрость удвоит наши силы!
— Дай-то Бог!
В четыре утра снялись с лагеря, Лопес был в качестве проводника.
Солдаты замерзли и боевой дух их упал.
Около семи часов сделали остановку. Солдаты выстроились в боевом порядке, заняв выгодную позицию. Были расставлены по местам орудия.
Дон Хаиме приказал своим всадникам прикрыть сзади регулярную кавалерию. Закончив приготовления, сели завтракать.
В девять утра появились передовые части генерала Ортеги и начали перестрелку.
Сражения можно было избежать, но Мирамон мечтал схватиться с неприятелем.
Рядом с Мирамоном были его лейтенанты: Велес, Кабос, Нерете, Айестарап и Маркес.
Мирамон вскочил на коня и стал объезжать свое немногочисленное войско, отдавая приказы, затем поднял шпагу и крикнул:
— Вперед, молодцы!
Началось сражение.
Войско Хуареса заняло невыгодную позицию и стояло под шквальным огнем неприятеля.
Солдаты Мирамона, воспитанные своим молодым генералом — Мирамону было всего двадцать шесть лет, — творили чудеса храбрости.