— Вполне полагаюсь на вас, господин Оливье. Но что будет, когда он выздоровеет?
— Мы отпустим его. Он не наш пленник. А если понадобится — найдем. Никто на ранчо не должен спускаться в подземелье.
— Скажите об этом вы, мне бы не хотелось!
— Скажу. Да я и сам не собираюсь с ним видеться.
— Вы больше ничего не хотите мне сказать?
— Хочу сообщить, что увезу тебя на некоторое время отсюда.
— И далеко мы отправимся?
— Увидишь, а пока собирайся в путь.
— Я готов, — ответил Доминик.
— Зато я не готов. Надо отдать кое-какие распоряжения Лопесу насчет раненого.
— А я должен попрощаться со всеми.
— Непременно, ведь неизвестно, когда мы вернемся.
— Вероятно, мы едем охотиться?
— Охотиться, — сказал Оливье, загадочно улыбаясь, — но не так, как обычно.
— Согласен. Мне все равно. Как скажете, так и будет.
— Хотел бы на это надеяться, — произнес Оливье и заторопил Доминика:
— Иди, собирайся, мы и так много времени потеряли.
Оливье спустился в подземелье, а Доминик пошел на ранчо. Луис и обе женщины ждали его, горя любопытством, им хотелось узнать, о чем шел разговор. Но Доминик не выдал тайны, недаром он долго жил в прериях. Напрасно старались женщины и отец хоть что-нибудь выведать.
Завтрак уже стоял на столе.
Молодой человек сел за стол. Во время еды он объявил о своем отъезде.
Луис на это ничего не сказал, он привык к частым отлучкам сына.
Вскоре пришел Оливье. Доминик стал прощаться с родными.
— Вы увозите его? — спросил Луис.
— Да, — ответил Оливье, — ненадолго. — Мы едем на юг.
— Будьте осторожны, — заметила с беспокойством Луиза. — Там кишмя кишат разбойники.
— Не волнуйся, сестренка, — сказал Доминик, обнимая девушку, — все будет в порядке.
— Я бы предпочла, чтобы ты не уезжал, Доминик! — грустно ответила Луиза.
— Ну, ну, — весело произнес Оливье. — Не тревожьтесь. Я привезу его вам целым и невредимым.
При этих словах все немного приободрились, и Оливье с Домиником покинули ранчо.
Последний раз помахав на прощание рукой, они вскочили на коней и умчались в сторону Веракруса.
— Значит, мы едем на юг? — спросил Доминик.
— Нет, — ответил Оливье. — Гораздо ближе, на одну гасиенду в нескольких лье отсюда. Хочу кое с кем тебя познакомить.
— Зачем? Я не нуждаюсь в новых знакомствах!
— Знакомство полезное.
— Тогда дело другое. Признаться, я не очень люблю мексиканцев.
— Но тебя познакомят с французом.
— Кто познакомит? Разве не вы?
— Нет, другой человек, ты его знаешь и даже питаешь к нему симпатию.
— Кто же это, позвольте узнать?
— Лео Карраль.
— Мажордом гасиенды дель Ареналь?
— Он самый.
— Так мы едем на гасиенду?
— В ее окрестности. Я назначил мажордому встречу, он ждет меня.
— Я буду рад повидаться с Лео Карралем. Он — прекрасный товарищ.
— И человек с сердцем и честью! — добавил Оливье.
Глава X
СВИДАНИЕ
Донья Долорес держалась с графом де ля Соль до того холодно, что о свадьбе и думать было нечего. Очень вежливая, даже любезная, она повела себя так, что граф вынужден был оставаться в рамках строгих приличии, не позволяя себе даже намека на вольность. Каково же было его удивление, когда девушка прислала ему письмо с просьбой прийти на свидание. Граф представить себе не мог, что побудило донью Долорес так поступить, и он терялся в догадках, тем более после того, что увидел ночью.
Терзаемый любопытством, молодой человек насилу дождался назначенного часа, хотя не хотел себе в этом признаться.
Случись такое во Франции, он знал бы, как себя вести.
Но холодность доньи Долорес и ночная сцена, свидетелем которой граф невольно оказался, исключали всякую мысль о любовном свидании. Может быть, девушка попросит его немедленно уехать, отказавшись от ее руки?
Поистине противоречив человек по своей природе. Граф, которому претил предстоящий брак и который твердо решил объясниться по этому поводу с доном Андресом де ля Крус, чтобы все кончить и поскорее вернуться во Францию, сейчас был неприятно поражен таким оборотом дела и испытывал гнев и стыд. В нем заговорило оскорбленное самолюбие.
Он, граф Людовик де ля Соль, молодой, красивый, богатый, известный своим умом и элегантностью, член жокей-клуба, законодатель мод, победитель женских сердец, славившийся на весь Париж, не вызвал в этой провинциалке ничего, кроме неприязни и холодного равнодушия. Было отчего прийти в отчаяние. На какой-то момент граф даже вообразил, что влюблен в кузину, готов был поклясться, что останется глух к ее мольбам и слезам и потребует немедленного заключения брака.