— Ты любишь его? — спросила, наконец, донья Долорес подругу.
— Люблю, — прошептала в ответ Кармен. — А ты?
— И я люблю!
Теперь между девушками больше не существовало тайны.
— Когда ты его полюбила? — спросила донья Кармен.
— Не знаю, мне кажется, я всегда его любила.
— И я всегда.
Что может быть прекрасней и чище первой девической любви! Душа устремляется ввысь и парит за облаками в поисках чего-то возвышенного.
— А он любит тебя? — вкрадчиво спросила Кармен.
— Конечно, раз я его люблю!
Любовь тем и хороша, что не подвластна логике, иначе это не любовь.
— Это он! — вдруг прошептала Долорес, прижав руки к груди.
— Это он! — прошептала Кармен, тоже прижав руки к груди.
Непонятно, что так взволновало девушек, снаружи все было тихо. Однако донья Долорес и донья Кармен тотчас выпорхнули из столовой и, как две спугнутые голубки, устремились в сад.
Почти в то же время в дверь постучали, и слуга поспешил отворить дверь.
— А где дамы? — спросил, входя, граф.
— В саду, ваше сиятельство! — ответил слуга, запирая дверь.
Донью Марию и девушек молодые люди нашли в самой тенистой части сада. Донья Мария вышивала, а девушки так увлеклись чтением, что, казалось, не заметили появления молодых людей, хотя обе густо покраснели и притворились удивленными.
Молодые люди почтительно поклонились.
— Наконец-то вы пришли, господа, — сказала с улыбкой донья Мария. — А мы уже беспокоились!
— Ничего не беспокоились, — едва произнесла донья Долорес, — видимо, господа нашли себе более приятное местопребывание и потому задержались.
Донья Кармен ничего не сказала, только надула губки.
— Ну, ну, глупенькие, — ласково заметила донья Мария, — не смущайте молодых людей, видимо, у них были дела поважнее.
— Нет у них никаких дел, — пренебрежительно бросила донья Долорес. — Они совершенно свободны.
— Ладно, — в тон подруге сказала донья Кармен. — Стоит ли придираться по пустякам!
Молодые люди окончательно растерялись. А шалуньи, глянув на них, весело рассмеялись. Граф и Доминик изменились в лице.
— Великий Боже! — вскричал Доминик, топнув с досады ногой. — Какими же надо быть злыми, чтобы мучить нас понапрасну!
— Нас задержал дон Хаиме, — произнес граф.
— Так вы его видели? — спросила донья Мария.
— Да. Нынче ночью он к нам приходил.
Таким образом инцидент был исчерпан.
Молодые люди сели, и завязался разговор. Девушки продолжали дуться, они были рады, что ввели молодых людей в смущение, и в то же время сердились, полагая, что ни граф, ни Доминик не догадались о причине их упреков.
Молодые люди так были очарованы этими юными созданиями, чьи взгляды пьянили, а голоса были подобны райской музыке, что каждая минута, проведенная в их обществе, казалась самой счастливой.
День пролетел как прекрасный сон.
В девять вечера молодые люди попрощались и вернулись к себе.
— Тебе хочется спать? — спросил граф Доминика.
— Совершенно не хочется. А что?
— Мне надо тебе кое-что сказать.
— Прекрасно, друг мой, мне тоже.
— В таком случае, приготовим грог, будем курить и болтать.
— Не возражаю.
Молодые люди сели и закурили сигары.
— Какой прекрасный день! — сказал граф.
— Еще бы! Другим он и не мог быть в таком обществе. И молодые люди, будто сговорившись, разом вздохнули.
— Хочешь быть откровенным? — решительно спросил граф.
— С тобой всегда, и ты это знаешь, — ответил Доминик.
— Ну, так слушай. Ты, вероятно, догадываешься, зачем я приехал в Мексику.
— Насколько я помню, ты говорил, что намерен жениться на твоей родственнице, донье Долорес де ля Крус.
— Совершенно верно! Но ты не знаешь, при каких обстоятельствах мы были помолвлены. Я хотел бы отказаться от этого брака, но не могу.
— Неужели это правда? — вскричал Доминик.
— Сейчас я тебе все объясню. Нас помолвили еще в колыбели родители. Я узнал об этом уже, когда стал взрослым и пришло время выполнить обещание родителей.
Сама мысль жениться на незнакомой девушке, которую я никогда не видел, внушала мне отвращение. Но пришлось смириться. С чувством глубокого сожаления расстался я со своей счастливой беспечной жизнью в Париже, среди друзей, и отправился в Мексику. Дон Андрес де ля Крус принял меня с распростертыми объятиями и представил дочери, моей невесте. Донья Долорес отнеслась ко мне более чем холодно; ее, вероятно, тоже пугал брак с незнакомым человеком. Отец даже не сказал ей о нашей помолвке, что я узнал уже позднее. Ее холодность меня радовала, в глубине души я надеялся, что брак наш расстроится. И это, несмотря на то, что донья Долорес очень хороша собой.