Понемногу он стал разбирать удары, классифицировать. Меньше всего пострадало самолюбие. Он был скромен, что там — неправдоподобно скромен. В таких случаях это полезно. А вот Клара… Где ее честность? Браня его в тот вечер, она знала, что выходит замуж за толстого, лысого, немолодого кретина, у которого есть одно положительное свойство — деньги. Может быть, это описание резко, но учтите ситуацию.
Билл шел и шел. Где-то, громко гудя, проезжали машины, но он не замечал их. Собаки приветствовали его, но он отмахивался. Яд, растворенный в крови, гнал его вперед.
И вдруг все прошло. Буквально на полушаге он исцелился и ощутил, что хорошо бы попить. Путь еще долгий. Он свернул в кабачок. После этого к дому двигался усталый, но вполне здоровый мужчина.
Теперь ему казалось, что Клару он знал давно и мало. Он смотрел на нее через пропасть. Любовь и увлечение отличаются друг от друга тем, что увлечение можно убить одним ударом. Очнувшись, Билл понял, что любви не было. Его привлекали красота и — да-да — сострадание. А так, они вечно спорили. И вообще, она плохая.
Сам собой в его душе стал складываться идеальный образ. Хорошая. Смелая. Добрая. Не ворчит и не жалуется. Кларе он многое спускал, а ей спускать нечего. Вот, скажем, честность. Лжи ей спускать не придется. Она никогда не поступит плохо, не допустит низкой мысли. Да, кстати, она умная, и ей хватит доброты, чтобы общаться с не очень умным человеком, вроде него. Наконец, она хрупкая, проворная, маленькая, белокурая, разводит пчел… и зовется Элизабет!
Придя с удивлением к этим выводам, он заметил, что отмахал десять миль и передним — ворота фермы. Кто-то шел к ним. То была она — легкая, вроде тени. Рядом ковылял страдавший ревматизмом кот. Биллу казалось, что он их давно не видел.
— Где вы были? — тревожно спросила Элизабет. — Я гадала, гадала…
— Гулял, — ответил он.
— Несколько часов!
— Я дошел до Моррисвиля.
— Да это же двадцать миль!
— Может быть…
Она удивленно на него смотрела. Ей вспомнилось, что в последние дни гость казался ей каким-то странным.
— Что-нибудь случилось? — с запинкой спросила она.
— Нет, — уверенно ответил он. Теперь он знал, что всё в порядке. Мало того, никогда он не был счастливее.
— Правда?
— Еще бы!
— Мне… мне казалось, что вы чем-то взволнованы. Билл быстро прибавил еще одно свойство: заботлива, как ангел.
— Спасибо, — сказал он, — но я в полном порядке. Взгляд ее успокоился.
— Вам хорошо?
— Это мягко сказано!
— Тогда я вас огорчу. Мы с вами влипли!
— Что такое?
— Обезьяна.
— Сбежала?
— Нет. И не думает.
— Ну и что?
— Пойдемте, присядем. Вы устали.
Они сели на каменную скамью, которой мистер Флек, хозяин фермы, украсил некогда свои угодья.
— Жуткая штука, — сказала Элизабет, — но сидеть можно. Скажите, зачем вы ходили к леди Уэзерби?
Пока он припоминал, зачем ему это понадобилось, Элизабет ответила сама:
— Вы хотели ее утешить! Вы такой добрый. А получилось хуже.
— Я не сказал, что обезьяна здесь.
— Что же вы сказали?
— Что я ее видел.
— Этого вполне хватило.
— Простите, ради Бога!
— Ничего, справимся, но надо действовать, и поскорее.
— А что такое?
— Пресса идет по пятам. Целый день отвечаю репортерам.
— Репортерам!
— Они просто кишат. И каждый раскрыл преступление. Полиция вот не сумела, а он…
— Как они сюда попали?
— Леди пригласила.
— Почему?
— Реклама нужна. Казалось бы, обезьяна… Но вы представьте, что она сбежала от короля, да еще швырялась яйцами в графиню или укусила герцога? Наша швырялась в судомойку, а укусила миллионера. В сущности, то же самое. В общем, репортеры здесь, у них тут вроде штаба. Еле в дом загнала покормить. Они хотели расположиться лагерем. Может быть, кто-то еще лежит в траве с блокнотом. Что будем делать?
Билл ничего предложить не мог.
— Чего доброго, — продолжила она, — нас арестуют за кражу. Леди Уэзерби предложила премию.
— Нет, правда?
— Пятьсот долларов.
— Быть не может!
— Может. Ради рекламы чего не сделаешь.
— Мне она ничего не сказала.
— Она предложит завтра-послезавтра. Чтобы подогреть интерес. Мысль неплохая, но не для меня. Что же мне, держать обезьяну, пока не взвинтятся цены? Пятно на гербе Бойдов. Так делать нельзя. Правда, бедный Натти был бы рад… — задумчиво прибавила она.