— Посмотрел бы я на него в прежнем «Великом моголе», да в понедельник. Ему быстро показали бы, что к чему. Тоска берет, как всякие хлыщи отбивают у нас кусок хлеба. А нам что, теперь не выступать? Впору волком выть, как подумаешь про такого и эти его восемьсот семьдесят пять кругляшей в неделю.
— Восемьсот семьдесят пять! Держи карман, юное дарование, — вмешался первый зуав. — Ты что, на неделе газетку не видел?
— Не-а. Чего там такое? Как рекламка наша, смотрится?
— Да нормально, не забивай голову. Вот, глянь: «Что «Анкор» желает знать». Заденет фон-барона за живое, как пить дать.
Он достал газету из кармана пальто, висевшего на двери, и передал своему прыгучему собрату.
— Читай вслух, старина.
Тот поднес ее к свету и принялся читать, медленно и осмотрительно, как человек, неискушенный в ученостях.
— «Что «Анкор» желает знать: разве принцу Отто Саксен-Пфеннигскому не сопутствовал всю неделю потрясающий успех в «Лобелии»? И разве импресарио Куэйн не задрал нос так, что пришлось потратиться на шляпную резинку? И разве, хоть газеты и пишут о равных гонорарах, принц не получает больше великого князя? Иначе почему нам сорока на хвосте принесла, что принцу платят пятьсот в неделю, а великому князю — только четыреста пятьдесят? Да и в любом случае, разве принц не заслужил на полсотни больше, чем его русский друг? Ну-ну!»
Воцарилось многозначительное молчание. Для Кларенса, который факты и продиктовал (хотя стиль был редакторский), в заметке не было ничего нового. Он только порадовался, как броско редактор подал материал. Что ж, он правильно поступил, предоставив литературную обработку опытному газетчику.
— Вот ему подарочек, — сказал зуав Гарри. — Ну-ка, прицепим тут, против него, как придет переодеваться. Есть у кого булавка? А карандаш?
Он жирно обвел четвертушку колонки и приколол газету рядом с зеркалом, затем обратился к коллегам:
— Ждать не будем, старики? Судя по морде, он фордыбака — как пойдет рубить в пух и прах этой своей саблищей, запросто. Лично я поскорее одеваюсь, а на его физиономию полюбуемся завтра, время терпит. Чего зря рисковать?
Предложение было и обоснованным, и разумным. Прыгучие зуавы, как один, попрыгали в цивильную одежду и исчезли в дверях, не успел отзвучать протяжный аккорд невидимого оркестра в конце великокняжеского номера.
Генерал Водкинофф важно вплыл в гримерную, самодовольно прислушиваясь к неумолкающим аплодисментам. Номер имел успех, было чем гордиться.
Кларенса он заметил не сразу.
— А, — бросил он, — с интервью, да? Ты по поводу… Кларенс объяснил редакционное задание. Тем временем великий князь подошел к умывальнику и начал снимать грим. Для сцены он наносил немного «Жгучего цыгана № 3». Живописно смуглый, он был больше похож на русского генерала в представлении англичан.
Зеркало висело над умывальником.
Кларенс, наблюдая за ним в зеркале, заметил, как он напрягся, читая первый абзац. Лицо его потемнело, почти как от «Жгучего цыгана № 3». Он затрясся от гнева.
— Кто притащил сюда паршивую газетку? — рявкнул он.
— Так насчет мистера Хьюберта Уэйлза и его романа, — гнул свое Кларенс.
Великий князь разнес мистера Хьюберта Уэйлза, его роман и Кларенса одним-единственным предложением.
— Вы, наверное, — долбил Кларенс, не отклоняясь от темы, как пристало цепкому репортеру, — читали колкие, но небезосновательные замечания преподобного каноника Эдгара Шеппарда, доктора богословия, сонастоятеля придворной часовни его величества, помощника служителя королевской опочивальни и младшего подавателя августейшей милостыни.
Великий князь дополнил перечень еще и видным священнослужителем.
— Ты приделал газетку на зеркало? — заорал он.
— Я не приделывал газету на то зеркало, — корректно отвечал Кларенс.
— А, — отрезал великий князь, — будь это ты, я бы свернул тебе шею, как цыпленку, и раскидал по гримерной на все четыре стороны.
— Хорошо, что это был не я, — заметил Кларенс.
— Ты читал газетку на зеркале?
— Я не читал эту газету на зеркале, — ответствовал Кларенс, продолжая строго придерживаться разговорника Оллендорфа,[129] был у него такой грешок. — Но я знаю, что там написано.
— Ложь! — гремел великий князь. — Мерзкая ложь! Да я его по судам затаскаю. Я-то сразу раскусил: писали по его наущению, а может, он и сам приложил руку.
— Профессиональная зависть, — вздохнул Кларенс, — печальное явление.
— Я ему дам профессиональную зависть!
129