— Спасибо тебе.
— Ночь на исходе, сестра. Нельзя терять ни минуты; я слушаю тебя.
— Велик ли гарнизон форта?
— В полном составе.
— Сколько же это составляет человек?
— Около семидесяти, не считая пятнадцати охотников, которые сейчас находятся вне форта, но немедленно будут призваны назад.
— Очень хорошо. Нужен ли тебе весь гарнизон для защиты форта?
— Смотря по обстоятельствам. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что хочу попросить у тебя человек двадцать.
— Гм! Для какой цели?
— Сейчас узнаешь. Ты здесь один и не можешь надеяться на помощь ни с какой стороны. Само собой, индейцы, пока те будут осаждать форт, не допустят, чтобы у тебя сохранилось сообщение с фортами Кларк, Юнион и другими, разбросанными по течению Миссури.
— Да, я и сам боюсь этого, но что же делать?
— Слушай. Вероятно, тебе говорили, что на днях один американский скваттер поселился в трех-четырех милях за фортом.
— Да, говорили. Какой-то Джон Брайт, если не ошибаюсь.
— Вот именно. Плантация этого человека сможет послужить тебе передовым постом, не правда ли?
— Разумеется.
— Воспользуйся временем, которое еще остается, чтобы под предлогом охоты за бизонами вывести из форта человек двадцать и скрыть их у Джона Брайта. Когда настанет минута действовать, они нападут на неприятеля с тыла. Краснокожие, оказавшись между двух огней, вообразят, будто к тебе идет подкрепление из других фортов.
— Но это же отличная мысль! — вскричал майор.
— Только выбери людей понадежнее, на которых можно положиться.
— Все люди преданы мне; ты увидишь их в деле.
— Тем лучше. Стало быть, это дело решено?
— Решено.
— А теперь, так как никто не должен подозревать о наших отношениях, иначе нам нельзя рассчитывать на успех, я попрошу тебя велеть открыть мне ворота.
— Так скоро! В такую страшную погоду!
— Это необходимо, брат, меня ждут срочные дела.
— Ты настаиваешь на этом?
— Прошу для нашей общей пользы.
— Так идем, сестра, и не сетуй на меня, что я тебя отпускаю.
Через десять минут, не обращая внимания на грозу, которая свирепствовала с прежней яростью, Волчица уже сидела в пироге и сильными ударами весла направляла суденышко прочь от форта Макензи.
Глава XIX
ОХОТА
Когда Серый Медведь вошел в хижину, где поселились белые, под предлогом предупредить их, чтобы они готовились к охоте, его зоркий глаз вмиг исследовал все уголки, самые отдаленные и темные.
Индейский вождь со свойственной ему хитростью не мог не заметить некоторого смущения графа, но он понял, что обнаруживать подозрения было бы ошибкой с его стороны; итак, он не подал виду, что замечает стеснение, которое причинил своим присутствием, и продолжал разговор с той изысканной вежливостью, которой отличаются краснокожие, когда хотят дать себе такой труд.
Со своей стороны, граф и Меткая Пуля почти мгновенно взяли себя в руки.
— Я не надеялся найти моих бледнолицых братьев уже вставшими, — заметил индеец с улыбкой.
— Почему? — возразил граф. — Жизнь в прериях приучает мало спать.
— Итак, бледнолицые будут охотиться со своими краснокожими друзьями?
— Разумеется, если вы не имеете ничего против этого.
— Разве не я предложил Стеклянному Глазу устроить для него великолепную охоту?
— Справедливо, — ответил молодой человек, смеясь, — но берегитесь, вождь, я стал чертовски разборчив с тех пор, как нахожусь в прериях. Едва ли найдется такая дичь, за которой бы я не охотился, так как именно страсть к охоте привела меня в эти неведомые края. Предупреждаю вас, мне нужна какая-нибудь особенная дичь.
Серый Медведь гордо улыбнулся.
— Мой брат останется доволен, — сказал он.
— За каким же зверем мы будем гоняться? — спросил граф в изумлении.
— За страусом.
Граф изумился еще сильнее.
— Как, за страусом?! — вскричал он. — Но ведь это невозможно, вождь!
— Почему невозможно?
— Господи! Да потому, что здесь страусов нет.
— Страус действительно исчезает в этих краях; он бежит прочь от белых и встречается все реже с каждым днем, но в наших прериях страусов еще много, и брат мой убедится в этом через несколько часов.
— Очень хотелось бы.
— Хорошо, вскоре я зайду за вами.
Вождь вежливо поклонился и ушел, окинув хижину прощальным взглядом.
Едва за ним упала входная занавеска, как ворох мехов, скрывавший девушку, пришел в движение; выбравшись наружу, Цвет Лианы бросилась к графу.
— Слушай, — сказала она, взяв его за руку и нежно пожимая ее, — сейчас я ничего не могу объяснить, у меня нет времени, помни только одно: у тебя есть друг, Цвет Лианы будет охранять тебя.
И, прежде чем граф успел прийти в себя или ответить ей, или даже подумать о том, чтобы удержать ее, она убежала с легкостью газели.
Молодой человек рассеянно провел полбу рукой, не отрывая глаз от занавески, за которой скрылась индианка.
— Ах! — прошептал он наконец. — Неужели я напал на настоящую женщину?
— Это ангел! — сказал охотник, отвечая на его мысль. — Бедное дитя, она много выстрадала.
— Но теперь я здесь и заступлюсь за нее! — вскричал граф с восторгом.
— Сперва надо самим выкарабкаться из западни, граф, да постараться выйти целыми и невредимыми — дело будет нешуточное, могу вас уверить.
— Что вы хотите сказать, любезный друг?
— Довольно того, что я знаю, — возразил старый охотник, покачав головой. — Теперь надо подумать о приготовлениях к охоте; наши краснокожие друзья не замедлят явиться, — прибавил он с насмешливой улыбкой, которая внушила графу некоторое беспокойство.
Но впечатление, произведенное двусмысленными словами канадца, вскоре изгладилось горячим чувством любви, внезапно овладевшим сердцем молодого человека; он думал об одном — как бы скорее увидеть ту, которую уже любил всеми силами души.
У такого человека, как де Болье, наделенного пламенным сердцем, всякое чувство неминуемо должно было доходить до крайних пределов. Так случилось и на этот раз.
Не знаю, кто первый сказал, что любовь — временное помешательство. Такое определение чувства, которое принято называть одним из благороднейших в человеке, пожалуй, несколько грубо, но чрезвычайно метко.
Нельзя приказать себе любить, как нельзя и уклониться от любви; не знаешь, когда и откуда она является, точно так же как не знаешь, когда и почему она исчезает. Проникнув в сердце мужчины, она господствует в нем, безоговорочно подчиняя своему железному игу самые сильные характеры и заставляя их, смотря по обстоятельствам, совершать чудовищные низости или геройские подвиги.
Любовь рождается от слова, движения, взгляда; едва появившись на свет, она может вырасти в большое, великое чувство.
Графу было суждено испытать это на себе.
Едва прошло полчаса после ухода Серого Медведя, как снаружи раздался конский топот, и кучка всадников остановилась у входа.
Граф, Меткая Пуля и Ивон вышли из хижины.
Серый Медведь ждал их во главе шестидесяти отборных воинов в полном боевом наряде и вооружении.
— Едем, — сказал он.
— Когда угодно, — ответил граф. Вождь сделал знак.
Три великолепные лошади, покрытые богатой сбруей в индейском вкусе, были мгновенно подведены путешественникам. Они вскочили в седло, и отряд помчался по направлению к прериям.
Было около шести часов утра. Ночная гроза очистила небо, которое теперь имело матово-голубой цвет; солнце уже появилось из-за горизонта и проливало потоки теплых лучей, насыщенных душистыми и едкими испарениями земли; воздух был удивительно прозрачен; легкий ветерок навевал свежесть, и стаи птиц всевозможных цветов и оттенков перелетали с места на место, издавая веселые крики.
Отряд всадников бодро мчался в высокой траве, поднимая вокруг облака пыли, извиваясь, словно длинная змея, по бесчисленным изгибам дороги.
Место, назначенное для охоты, находилось в десяти минутах езды от селения.