Американцы ожидали их без страха.
Залп в упор встретил индейцев, и враги схватились врукопашную.
Стоя за своим укреплением и обороняясь винтовкой, как палицей, американцы разили каждого, кто пытался подойти к ним ближе, чем на расстояние руки. Что-то особенно мрачное было в этом сражении среди ночной тишины, прерываемой только стоном раненых; американцы дрались молча.
Вдруг, в ту минуту, когда переселенцы, подавленные числом врагов, невольно отступили, незнакомка вскочила на укрепление с факелом в руке и испустила такой дикий крик, что сражающиеся оцепенели.
Свет факела отражался на лице женщины и придавал ему страшное выражение; она высоко подняла голову и, повелительно протянув руку, вскричала пронзительным голосом:
— Назад, демоны!
Услышав этот страшный голос, краснокожие с минуту оставались неподвижны, точно окаменели, потом вдруг повернулись и стремглав пустились бежать вниз с холма, толкая друг друга и явно обезумев от страха.
Заинтригованные этой невероятной сценой, американцы с радостью перевели дух. Они были спасены.
Их спасло чудо!
Они бросились к своей спасительнице, чтобы отблагодарить ее, но незнакомки нигде не было.
Она скрылась!
Напрасно американцы искали ее повсюду, они не могли понять, куда женщина пропала; она точно вдруг сделалась невидимой.
Факел, который она держала в руках, лежал на земле и еще дымился. Это был единственный след, оставленный ею в лагере переселенцев.
Джон Брайт и его спутники терялись в догадках на ее счет, перевязывая свои раны как умели, когда жена и дочь переселенца вдруг появились среди лагеря.
Джон Брайт бросился к ним навстречу.
— Какая неосторожность! — вскричал он. — Зачем вы покинули убежище, несмотря на все предостережения?
Жена взглянула на него с удивлением.
— Мы пришли потому, что нас известила незнакомая женщина, которая оказала нам столько услуг, — возразила она.
— Как! — вскричал Джон Брайт. — Стало быть, вы видели ее?
— Конечно, видели. Несколько минут тому назад она приходила к нам. Мы были полумертвые от страха; шум сражения доносился до нас, но мы не знали, что происходит. Успокоив нас, что все кончено и нам нечего больше бояться, она сказала, что мы можем, если хотим, вернуться к вам.
— А что же сделала она?
— Она привела нас сюда и, несмотря на все наши убеждения, тотчас ушла, говоря, что мы не нуждаемся более в ней, ее присутствие бесполезно для нас, а между тем она вынуждена удалиться по очень важным причинам.
Переселенец рассказал жене и дочери со всеми подробностями, что случилось и чем они обязаны этой странной женщине.
Они слушали его рассказ с величайшим вниманием, не зная, чем объяснить поступки этого загадочного существа, в высшей степени возбуждавшего их любопытство.
К несчастью, странное бегство незнакомки отнюдь не указывало на то, что та стремилась завязать с ними дружеские отношения. Когда переселенцы перебрали все возможные догадки по поводу случившегося, они были вынуждены примириться с неизвестностью и предоставить времени снять покров с этой тайны.
Жизнь в прерии оставляет мало времени на размышления и объяснения; дело преобладает надо всем. Приходится постоянно думать о своей безопасности. Итак, не теряя больше ни минуты на разгадку тайны, по-видимому непроницаемой, Джон Брайт принялся старательно заделывать бреши в укреплении и еще тщательнее ограждать свой лагерь, насколько было возможно, сваливая у заграждения все предметы, какие находились у него под рукой.
Покончив с этой работой, переселенец занялся скотом, перегнав животных на место, где их не могли достать пули, и окружив изгородью из переплетенных ветвей.
Когда Джон Брайт вошел в этот загон, устроенный на скорую руку, он вскрикнул от изумления, а вслед за тем взвыл от бешенства.
На его крики прибежали слуги и сын.
Лошади и половина быков исчезли.
Индейцы увели их во время боя; шум схватки, разумеется, заглушил топот угнанного скота.
Вероятно, только вмешательство незнакомки, вселившей ужас в индейцев, помешало грабителям увести весь скот.
Потеря, понесенная переселенцами, была громадной. Хоть они и не лишились всего своего скота, однако то, что у них отняли, ставило их в невозможность продолжать путь.
Джон немедленно принял решение.
— Наш скот украден, — сказал он. — Он мне нужен, и я возьму его назад.
— Так и надо, — подтвердил Уильям, — на рассвете мы пойдем по следам.
— Пойду я, Уильям, но не ты, — возразил переселенец. — Сопровождать меня будет Сэм.
— А что буду делать я?
— Ты, парень, останешься в лагере и будешь охранять мать и сестру; я оставлю с тобой Джеймса.
Молодой человек молча кивнул головой.
— Не желаю, чтобы эти язычники хвастались, что съели моих быков! — с гневом вскричал Джон Брайт. — Клянусь памятью отца, я отыщу их — или лишусь своих волос!
Между тем ночь незаметно прошла за работами над укреплением лагеря; солнце хотя еще и не показывалось, однако залило небосклон алым светом.
— Эге! — заметил Джон Брайт. — Вот и заря. Не следует терять времени; надо скорее отправляться в путь. Тебе, Уильям, я поручаю мать и сестру, как и все, что остается здесь.
— Идите спокойно, отец, — ответил сын, — я буду зорко караулить лагерь в ваше отсутствие.
Переселенец пожал сыну руку, закинул винтовку за плечо, сделал Сэму знак следовать за ним и направился к укреплению.
— Не нужно будить мать, — сказал он на ходу, — когда она выйдет из палатки, ты расскажешь ей, что случилось и что я сделал, она наверняка поймет меня. Ну, сын, не унывай, а главное — смотри в оба!
— Желаю вам успеха, отец.
— Дай-то Бог, парень, дай-то Бог! — ответил переселенец с грустью. — Такой отличный был скот!..
— Постойте! — внезапно вскричал молодой человек, удерживая отца в ту минуту, когда тот уже заносил ногу, чтобы перелезть через укрепление. — Что там такое?
Переселенец быстро обернулся.
— Что ты видишь, Уильям? Где?
— Вон там, отец… Да что же это значит? Ни дать ни взять, наш скот!..
Джон Брайт посмотрел в ту сторону, куда указывал сын.
— Какое тут «ни дать ни взять»! — вскричал он в восторге. — Это же просто наш скот. Он и есть! Откуда он взялся, черт возьми? И кто же его сюда гонит?
Действительно, далеко в степи был виден скот американца, который бежал по направлению к лагерю, поднимая густое облако пыли.
Глава VII
ИНДЕЙСКИЙ ВОЖДЬ
Граф де Болье даже не подозревал, беспечно готовясь закурить сигару, что зажженная им спичка мгновенно превратит его в предмет ужаса для индейцев.
Но едва граф понял могущество того оружия, которое случай вложил ему в руки, он решил немедленно воспользоваться суеверным невежеством краснокожих.
Наслаждаясь в душе своим торжеством, граф нахмурил брови и, увидев, что краснокожие пришли в себя настолько, чтобы слушать его, заговорил повелительным тоном, который всегда действует на толпу людей, подражая напыщенным оборотам речи и выразительным телодвижениям краснокожих:
— Пусть мои братья откроют уши! Слова, исходящие из моей груди, должны быть услышаны и поняты всеми вами. Мои братья люди простые, способные заблуждаться. Истина должна входить в их сердца, как железный клин. Моя благость велика, потому что я могуч. Я не покарал моих братьев, когда они осмелились дотронуться до меня руками, я только показал им свое могущество. Я — великий врачеватель бледнолицых. Мне известны все тайны самого искусного врачевания. Стоит мне захотеть, и птицы небесные вместе с рыбами из реки придут воздать мне поклонение, потому что во мне — сам Повелитель Жизни, и это он дал мне свой жезл врачевания… Слушайте, что я скажу, краснокожие, и запоминайте! Когда родился первый человек, он гулял по берегам Меша-Шебе и повстречал Повелителя Жизни. Повелитель Жизни приветствовал его словами: «Ты мой сын». — «Нет, — ответил первый человек, — мой сын — ты, и я докажу это, если ты мне не веришь. Мы сядем рядом и воткнем в землю наши жезлы врачевания; кто первый встанет, тот будет младший и сын другого». Они сели и долго смотрели друг на друга. Наконец Повелитель Жизни побледнел, упал, и его тело отпало от костей. Тут первый человек радостно вскричал: «Наконец-то он действительно умер!» Так они оставались десять раз по десять лун и еще вдесятеро более того, а так как по истечении этого времени даже кости Повелителя Жизни совсем побелели, то первый человек встал со словами: «Теперь нет никаких сомнений — он действительно умер». Он взялся за жезл врачевания Повелителя Жизни и вынул его из земли. Но Повелитель Жизни мгновенно поднялся, отнял у первого человека свой жезл и сказал: «Стой! Я тут, я твой отец, и ты мой сын!» И тогда первый человек признал его за отца. Но Повелитель Жизни тогда прибавил: «Ты мой сын, первый человек, ты умереть не можешь. Возьми мой жезл врачевания. Когда я захочу говорить с моими краснокожими детьми, я пошлю к ним тебя»… Вот этот жезл врачевания. Готовы ли вы исполнять то, что я прикажу?