Охотник покачал головой.
— Вы не хотите понять одного, господин Эдуард.
— Чего же?
— Того, что индейцы не таковы, как жители Европы, с которыми вы имели дело до сих пор.
— Полноте! Если послушать вас, охотников, так можно заключить, что жизнь ежеминутно висит на волоске и передвигаться по прериям следует только ползком, как крадутся дикие звери. Все это вздор, любезный друг. Я вам сто раз говорил, что такие предосторожности бесполезны, что человек храбрый, который не робея идет навстречу опасности, всегда одержит верх над вашими воинственными краснокожими.
— Но я хочу открыть причину, почему они держатся с вами подобным образом!
— Лучше откройте мне кое-что другое.
— Что же?
— Kто эта прелестная девушка, которую мы мельком видели и которую Серый Медведь так грубо прогнал отсюда?
— Ну вот! Теперь еще влюбитесь! Только этого недоставало.
— А почему бы не влюбиться? Девушка очаровательна.
— Да, она очаровательна, граф, но послушайте меня и даже не думайте о ней.
— По какой причине, позвольте спросить?
— Потому что она не то, чем кажется.
— Вот тебе на! Сущий роман Анны Радклиф! Да мы просто не выходим из тайн.
— И чем дальше идем, тем мрачнее вокруг.
— Ой-ей-ей! Что-то не верится, почтеннейший друг… Дай-ка мне халат, Ивон.
Слуга повиновался.
Со времени въезда в селение достойный бретонец был в постоянной тревоге и дрожал всем телом. Все, что он видел, казалось ему необычайным и ужасным; он ждал, что с минуты на минуту их искрошат на мелкие кусочки.
— А ты, что ты думаешь об этом, Ивон? — спросил граф.
— Ваше сиятельство, ведь вы изволите знать, что я большой трус, — пробормотал бретонец.
— Да-да, это всем известно, а дальше?
— Я страшно боюсь.
— Разумеется.
— Если ваше сиятельство позволит, я перенесу все эти меха к двери и лягу поперек входа.
— Зачем же?
— Так как я страшно трушу, то крепко не засну, и если кто-нибудь явится ночью со злым умыслом, он должен будет перешагнуть через меня; само собой, я проснусь и предупрежу вас, чтобы вы смогли приготовиться к обороне.
Молодой человек откинулся на спинку кресла, хохоча во все горло. Меткая Пуля также засмеялся, несмотря на свою озабоченность.
— Надо признаться, — вскричал граф, глядя на своего слугу, который оторопел от веселости, казавшейся ему очень неуместной в такую критическую минуту, — надо признаться, Ивон, что ты самый необыкновенный трус, какого мне случалось встречать!
— Увы! — смиренно ответил слуга. — Я в этом, право, не виноват, храбрость мне не дана, ничего не поделаешь.
— Хорошо, хорошо! — проговорил молодой человек, не переставая смеяться. — Я не сержусь на тебя, мой бедный Ивон; раз уж это свыше твоих сил, тебе надо мириться с этим.
— Увы! — повторил бретонец и глубоко вздохнул.
— Но оставим это. Ты ляжешь как захочешь и где хочешь, Ивон, я предоставляю это тебе.
Не отвечая, бретонец немедленно принялся перетаскивать меха ко входу в хижину, а граф продолжал разговаривать с охотником.
— Что касается вас, Меткая Пуля, — сказал де Болье, — то я и вам предоставляю полную свободу охранять нас, как вы сочтете наилучшим; я не буду мешать вам ни в чем и даже готов содействовать, если понадобится, но с одним условием.
— С каким?
— Вы должны предоставить мне возможность увидеть прелестную девушку, о которой я уже говорил вам.
— Берегитесь, господин Эдуард!
— Я хочу видеть ее, говорю вам, хотя бы мне самому пришлось разыскивать ее!
— Вы не сделаете этого, господин Эдуард!
— Сделаю, клянусь честью, и сделаю сейчас же, если вы будете говорить в таком духе.
— Вы передумаете.
— Я никогда не передумываю и всегда остаюсь в выигрыше.
— Но вы же не знаете, кто эта девушка!
— Вы сами сказали кто — просто девушка, и девушка очаровательная.
— Прекрасно, но вот что я вам скажу: ее любит Серый Медведь!
— А мне какое дело?
— Подумайте!
— Не хочу ни о чем думать; хочу ее видеть!
— Во что бы то ни стало?
— Во что бы то ни стало.
— Хорошо, тогда слушайте.
— Говорите, только коротко.
— Я расскажу вам историю этой девушки.
— Вы ее знаете?
— Знаю.
— Тогда дело другое. Начинайте, я весь превратился в слух.
Меткая Пуля придвинул скамью, сел с раздосадованным видом и после минуты размышления начал свой рассказ:
— Лет пятнадцать назад Серый Медведь, которому в то время было не более двадцати лет от роду, но который был уже знаменитым воином, отправился во главе пятидесяти лучших своих воинов в прерию попытаться напасть на белых. В то время кайнахи жили не здесь, компания пушных промыслов не проникла еще так далеко по берегам Миссури, и форта Макензи не существовало. Кайнахи охотились на свободе на обширных землях, которыми впоследствии американцы завладели, вытеснив оттуда краснокожих. Тогда селение кайнахов примыкало к южной границе этой территории и находилось в восьмидесяти милях отсюда. Серый Медведь в первый раз возглавлял экспедицию. Как и все молодые люди его лет в подобном случае, он сиял от гордости и горел нетерпением отличиться и доказать старейшинам своего племени, что достоин предводительствовать храбрыми воинами. Как только экспедиция выступила, он тотчас разослал шпионов по всем направлениям и запретил своим воинам курить, опасаясь, как бы огоньки трубок не выдали врагам его присутствия. С необычайной мудростью он принял все меры предосторожности, необходимые в подобном случае. Его экспедиция прошла блистательно: он захватил несколько караванов, ограбил и разрушил несколько плантаций, его воины вернулись с громадным количеством добычи и уздечками лошадей, увешанными скальпами. Сам Серый Медведь привез с собой слабенькую девочку двух-трех лет, которую бережно держал на руках или усаживал перед собой в седле. Этот ребенок и есть та самая высокая и красивая девушка, которую вы видели сегодня.
— А!
— Белая она или индианка, американка или испанка — этого никто не знает и не узнает никогда. Вам известно, что некоторые индейцы родятся белыми; цвет кожи еще не признак, по которому можно было бы отыскать родителей девушки. Словом, вождь взял ее в приемные дочери. Но по мере того как девочка росла, она приобретала все большее влияние на него, которому он подчинялся против воли; наконец это влияние легло на него таким гнетом, что вождь племени встревожился. Впрочем, образ жизни Цвета Лианы… это ее имя…
— Знаю, — перебил граф.
— Я говорю, — продолжал охотник, — образ жизни этого ребенка всегда был странен, она не резвилась, не играла и не смеялась, как другие девушки ее возраста. Она по большей части грустна, задумчива, дика, бродит всегда одна в лугах, то носится по траве, усыпанной бриллиантовыми росинками, словно газель, то мечтает в лунную ночь, бормоча слова, которых никто не слышит. Порой издали видели — поскольку близко подойти никто не осмеливался — возле нее некую тень с опущенной головой, которая по целым часам неотлучно следовала за ней, но когда девушка возвращалась в селение и ее принимались расспрашивать, она только молча пожимала плечами или плакала.
— Это действительно странно.
— Не правда ли? Вот вожди и собрались вокруг огня совета; они решили, что Цвет Лианы околдовала своего приемного отца.
— Идиоты! — пробормотал граф.
— Быть может, — продолжал охотник, покачав головой, — но дело в том, что они вознамерились бросить ее в прерии на растерзание диким зверям.
— Бедняжка!.. И что же?
— Серый Медведь и Белый Бизон, которые не были приглашены на совет, услышав об этом решении, немедленно отправились туда и лживыми словами сумели так обработать старейшин, что те не только отказались от мысли послать девушку на неминуемую гибель, но с этой минуты стали считать ее гением-хранителем их племени.
— А Серый Медведь?
— Все так же, как и прежде.
— Только-то?
— Только.
— Так вот что я вам скажу, любезный мой друг Меткая Пуля: в течение двух дней я узнаю, такая ли колдунья эта девушка, как вы говорите, и что мне о ней думать.