— Вам это сказала Ева, но она ошибалась. Я знал с утра того самого дня, когда я… когда Джон умер, что он переделал завещание на Питера, как только Ева начала разводиться. Он сам мне об этом сказал. Я позвонил ему в отношении письма из Лондона. Деньги требовались порядочные, мне пришлось бы сделать заем в банке. Вот я и хотел услышать мнение Джона. Он осведомился о ценах и подвел итог. Эту бумажку вы и нашли. Джон посоветовал мне не отказываться от этого предложения. Он был рад моему звонку, ведь мы не разговаривали почти год. А ему нужно было облегчить себе душу, выговориться. Речь шла о Питере. Джон был рассержен, оскорблен и уязвлен. Питер ушел от него. Само по себе это было удивительно. Я мог поспорить на любую сумму, что парень на такое никогда не решится. Они всегда обожали друг друга. Потом Джон объяснил мне причину: Питер был гомосексуалистом. Правда, он выразился иначе, я не стану повторять его слова… Джон никому ничего не сказал. Человек с убеждениями Джона не станет обсуждать «такие» вопросы со своей женщиной. Однако он намеревался оставить деньги именно ей. Он даже успел позвонить в вашу компанию и попросил прислать необходимые бланки. Конечно, он не помышлял о смерти, но после того, как он умер бы, Эйприл досталось бы все, чем он владел. С его точки зрения, только она этого заслуживала.
— Но вы с этим не были согласны. Вы не любили Эйприл.
— Кто это вам сказал? Почему бы мне ее не любить?
— Она сама мне сказала. По ее мнению, вы ревновали к ней Джона. Тогда я не совсем понял, что она имела в виду, пока Питер не внес ясности. Вы сами гомосексуалист и всегда были влюблены в Джона Оутса. Вы надеялись, что, когда Ева оставит его, придет ваш час. И хотя вы прекрасно знали его, все равно не могли заставить себя поверить, что у вас нет ни малейшего шанса «на взаимность», несмотря на то, что он отпускал недвусмысленные шуточки по вашему адресу.
— Он это делал только в присутствии других, — сердито оборвал его Норвуд. — Джон был моим другом, моим преданным другом. Когда родился Питер, он дал ему мое имя. Он никогда не делал такого, чтобы намеренно причинить мне боль. Все эти шуточки имели одну цель: самоутверждение. И только. Попытка доказать человеку, который мог заподозрить меня, что между нами нет ничего интимного.
— И действительно ничего не было, не так ли? Он не признавал никаких сексуальных извращений. Никакого шанса склонить его к сожительству у вас не было. Вы напрасно лелеяли подобные мысли на протяжении целых двадцати лет, надеясь на то, что его жена была стервой. И вы оказались правы. За исключением того, что его избранницей стала Эйприл, а не вы. После этого вам стало совершенно безразлично, что случится с Джоном. Если бы он мог работать, если бы все еще был вашим партнером, тогда бы вы извлекали из этого свою выгоду, которую имели раньше. Но даже с этим теперь было покончено. И Джон Оутс стал вам бесполезен.
— Живой — да, — цинично согласился он, — но мертвый он стоил двадцать тысяч долларов. Я подумал об этом, когда банк отклонил мое заявление о кредите. Вопрос стоял так: взять эти деньги или ничего. И я должен был взять их быстро, пока имя Питера еще стояло в завещании. В молодости я сам работал страховым агентом и знал, что иногда случается, когда будущий получатель убивает ради денег владельца полиса, компания обращается в суд и получает санкцию не выплачивать денег убийце. Но, с другой стороны, кто-то должен их получить. Фактически, «кем-то» в этом деле была мать Питера.
— Если бы Питер убил своего отца.
— Совершенно верно. А обстоятельства сложились таким образом, что не воспользоваться ими было просто грешно. Вас-то я в то время не знал, но зато не сомневался, что если Джон утонет при подозрительных обстоятельствах уже после того, как запросил компанию прислать новые бланки, чтобы изменить имя получателя по завещанию, непременно будет назначено расследование. Совершенно ясно, на кого падет подозрение. На Питера, на кого же еще? В убийстве обвинят сына, которому грозила опасность потерять деньги после смерти отца. И вы, — насмешливо сказал Норвуд, — попались на эту удочку!
— Помогла исчезнувшая гитара, — сказал Дэйв.
— Да, надо сказать без ложной скромности, что это было ловко придумано. Лично я считаю не менее удачным вещественным доказательством единственный бокал из-под вина на столе, Питер вообще не пьет, в то время когда я никогда не отказываюсь от выпивки. И это было всем хорошо известно. На самом деле, я просто вымыл свой бокал и поставил его на прежнее место. Вино было дешевое, да и пища самая простая: какие-то консервы и кетчуп, представляете? Они были совсем без денег. Джону это не могло нравиться, прежде ему жилось гораздо лучше. Он мог бы…
Завизжал ключ в замке.
Передняя дверь распахнулась, в комнату вошла Ева Оутс.
— Чарлз, вы здесь? Почему вы не отвечали на мои телефонные звонки? Вы знаете, что случилось?
Норвуд повернулся. Дэйв шагнул вперед и стукнул его ребром ладони по запястью. Пистолет со стуком полетел на пол. Дэйв прижал его ногой.
Норвуд бросился на него, неистово размахивая руками, но Дэйв отклонился в сторону и с наслаждением ударил его изо всей силы по толстому животу. Тот согнулся пополам и упал на колени, взвыв от боли.
Дэйв схватил оружие. Ева закричала:
— Господи, что тут творится?
— Живее звоните в полицию! — велел он.
Хитрый, как лиса
ПРОЛОГ
Он подготовил все: грязные бинты, нож, рваную военную форму, испачкал руки и ноги. Самое главное, что у него были документы покойного Дэвида Эллиса, чье тело гнило сейчас на солнце.
Но, несмотря на свой совершенный план, Кашмен нервничал. На лбу выступили капли пота, сердце бешено билось в груди. Во рту ощущался неприятный вкус.
Кашмен стоял в маленьком, дурно пахнущем кабинете и слушал. Если все пройдет хорошо, личность отъявленного предателя Эдвина Кашмена исчезнет, но, прежде чем это случится, должен замолчать Харш. Нелегко это сделать — Харш силен как бык. Ошибки не должно быть. Выбраться из создавшегося положения можно, только убив этого человека.
Кашмен взглянул на часы над дверью: через минуту или немного позднее должен войти Харш.
Он ждал и слушал, чувствуя, что эти ненавистные секунды не лучше, чем угроза смерти.
Топот ног по коридору заставил его вздрогнуть. Дверь в кабинет резко распахнулась, и вошел Харш. Это был огромный толстый мужчина. Похожий на борца. Форма СС плотно облегала его могучее тело и скрипела при каждом движении.
— Они будут здесь через 20 минут, — объявил он Кашмену. — Потом — капут!
Он прошел мимо Кашмена и подошел к окну, разглядывая дикое место, которое называлось Бельзен. Кашмен сжал рукой ручку ножа, который держал за спиной, и шагнул вперед, к широкой спине Харша. Тот резко обернулся.
— Ну-с, англичанин, как тебе это нравится? Слишком поздно драпать в Берлин, а? Ты думал, что поступил правильно, я вижу, что ты еще не удрал. Я скажу тебе, кто ты. Я ненавижу предателей. Тебя повесят раньше, чем меня. — Его маленькие красные глазки выражали ужас. Он снова повернулся спиной к Кашмену. — Тебе повезет, если твои соотечественники не войдут сюда первыми. Предателей не любят, Кашмен. Не хотел бы я быть на твоем месте.