Бэббит так горячо принял к сердцу интересы Парди, что тут же уговорил отзывчивого мистера Лайта спустить цену до двадцати одной тысячи. В самый подходящий момент Бэббит вытащил из ящика договор — его уже с неделю назад отпечатала мисс Мак-Гаун — и протянул Парди. С добродушной улыбкой он тряхнул свое вечное перо, чтобы убедиться, что чернила хорошо идут, подал его Парди и одобрительно следил, как тот ставит свою подпись.
В общем, дело провернули. Лайт заработал что-то около девяти тысяч долларов, Бэббит получил четыреста пятьдесят долларов комиссионных, а Парди благодаря сложной системе современных финансовых отношений приобрел торговое помещение, откуда вскоре счастливые обитатели Линтона будут щедро снабжаться мясом по ценам, только слегка превышающим городские.
Да, бой был дан хороший, но после него Бэббит как-то весь обмяк. Из всех дел, которые он сегодня вел, только на это и стоило тратить силы. Больше ничего интересного не предвиделось, кроме мелких вопросов аренды, оценки, заклада.
Он пробормотал:
— Даже подумать противно, что Лайт загреб львиную долю, старый скупердяй, а всю работу, в сущности, проделал я! Да, хорошо бы — какие у меня там еще дела? — хорошо бы отдохнуть как следует, подольше. Проехаться на машине. Вообще…
Но тут он вскочил, с удовольствием вспомнив о том, что ему предстоит завтрак с Полем Рислингом.
5
Подготовка, которую проводил Бэббит перед завтраком, прежде чем бросить на целых полтора часа свою бедную контору на произвол судьбы, была только немногим упрощеннее подготовки всеобщей войны в Европе.
Он совсем задергал мисс Мак-Гаун:
— В котором часу вы пойдете завтракать? Пусть тогда мисс Бенниген посидит тут. Объясните ей, что если позвонит Биденфелд, пусть скажет, что я уже заказал опись. Да, кстати, напомните мне завтра распорядиться, чтобы Пеннимен ее заготовил. И еще, если кто-нибудь спросит насчет дома за сходную цену, помните, что нам надо сбыть с рук тот домишко на Бенгор-роуд. Еще вот что… еще… Словом, я вернусь к двум.
Он смахнул сигарный пепел с жилетки. Потом положил письмо, на которое трудно было сразу дать ответ, в стопку недоделанных работ, чтобы непременно заняться им после завтрака. (Уже третий день он клал это самое письмо в стопку недоделанных работ.) Он нацарапал на клочке желтой оберточной бумаги для памяти «поч. кв. дв.» — и у него было приятное чувство, будто он уже починил квартирные двери доходного дома.
Он поймал себя на том, что закурил сигару. Он отшвырнул ее с возмущением: «Черт тебя дери, ты же бросил курить!» Он мужественно поставил ящичек с сигарами в регистрационную картотеку, припрятал ключ еще дальше, ругательски ругая себя: «Надо о здоровье подумать. Больше двигаться, каждый день ходить в клуб пешком, да, так я и буду делать — каждый божий день хватит разъезжать в машине!»
Решив это, он пришел в восхищение от собственной добродетели. Но тут же подумал, что сегодня идти пешком уже поздно.
Чтобы завести машину и выехать на главную улицу ему понадобилось только чуть больше времени, чем для того чтобы пройти пешком три с половиной квартала до клуба.
По дороге он с привычной нежностью поглядывал на дома.
Если бы приезжий сразу попал в деловой центр Зенита, он бы не отличил его от любого города в Орегоне или Джорджии, Огайо или Мэне, Оклахоме или Манитобе. Но для Бэббита каждый камень имел свою индивидуальность, волновал его. Как всегда, он отметил, что Калифорния-Билдинг по той стороне улицы, на три этажа ниже, а следовательно, и на три этажа невзрачней, чем его родной Ривс-Билдинг. Как всегда, проезжая салон чистки обуви «Парфенон» — одноэтажный домишко, который рядом с гранитом и красным кирпичом старого Калифорния-Билдинг казался чем-то вроде купальни под скалой, — он подумал: «Черт, надо бы почистить сегодня ботинки! Вечно забываю…» У Магазина новейшей мебели и Агентства по распространению счетных машин он размечтался о диктофоне, о новой пишущей машинке, которая умела бы складывать и множить, как мечтает поэт об издании томика стихов или врач — о запасе радия.