Доктор уже собирался уходить, как вдруг снял опять шляпу, подошел к летчику и, просительно глядя снизу, сказал:
– А как здоровье у вас? Ничего? Сложение, я вижу, отличное! А вот как сердечная деятельность? Вероятно, и подумать об этом вам некогда. Вы извините старика, но я, знаете, привык по-своему, по-врачебному, так сказать, профессионально подходить. Разрешите ваш пульс. Нет-нет, пожалуйста уж! Вы меня не обижайте. Да и права не имеете. Избиратель должен знать своего кандидата насквозь. Ваше здоровье и сердце ваше, сами знаете, – народное достояние. Позвольте и мне участвовать в его сохранении. Тэк-с, пульс отличный, с прекрасным наполнением.
Прежде чем летчик успел возразить что-либо, старик вынул из кармана резиновые трубки с костяными наконечниками – стетоскоп, – приложил какую-то металлическую штучку к груди летчика, под самые ордена.
Потом в один миг умелыми быстрыми пальцами расстегнул у героя гимнастерку, оттянул ворот ее, просунул туда свой аппаратик.
– Дышите, – приказал доктор.
– Да оставьте вы, доктор, в самом деле! – отбивался летчик. – Ой, я щекотки боюсь!.. И я совершенно здоров!
– Все здоровы до поры до времени. Прошу не мешать мне. Тихо. Дышите.
Летчик смиренно задышал. Выпуклая грудь его заходила ходуном.
– Так. Не дышите. Прекрасно, прекрасно! Так. Позвольте, а что это у вас тут глухой хрип, в верхушке?
– Это у меня ранение было, – ответил летчик. – Вот видите, ранение… Не бережете вы себя, молодежь! Преступление! А как сказал Гораций: непродолжительность жизни мешает нам иметь продолжительную надежду… А вы обязаны беречь себя, я от вас как врач и как гражданин, как избиратель прямо-таки требую: пожалуйста, берегите себя, товарищ Черемыш. И прошу вас обратиться к специалисту, мне не нравится – вот у вас тупой шум, хрипота на месте бывшего ранения. Обязательно обратитесь. Обещаете? Примите это как наказ. Иначе, я предупреждаю, я не буду за вас голосовать.
Распрощавшись, поблагодарив героя за автограф-подпись, он в дверях снова остановился:
– Да, чуть было не запамятовал… Еще попрошу вас обратить внимание на тротуары в нашем городе. Вот тут, на горе… Горсовет не обращает достаточного внимания. И в результате был случай перелома конечностей. Так вот, мой наказ – исправьте.
– Слушаюсь! – отвечал летчик и, подойдя к столу, что-то записал на бумаге, лежавшей возле телефона.
Когда чудак-доктор ушел, Аня уже имела в голове совершенно готовое начало длинного и толкового объяснения насчет Гешки. Она все продумала. Но едва она начала, как дверь раскрылась, и, пыхтя от волнения, вошел толстый Плинтус. «Вот еще не хватало!» Плинтус тоже никак не ожидал встретить здесь Аню. Он комкал в руках тетрадку. Толстые щеки его стали краснее обычного.
– Пожалуйста, пожалуйста! – сказал летчик. – Вы не знакомы?
– З-з-знакомы, – вытянул из себя Плинтус.
– Присаживайтесь. Это у вас что за тетрадочка?
Плинтус, видимо, не собирался показывать содержимое тетрадки Ане Баратовой. Но и Аня не могла сказать при нем, чего ради она пришла. Они сердито смотрели друг на друга.
– Это так… задачки тут, – забормотал Плинтус.
– А ну, интересно, – сказал летчик, взяв тетрадь у растерявшегося Плинтуса, – я любитель задачки решать. Постойте-ка! Тут не то. Тут стихи какие-то.
Плинтус пылал.
– Это… это, наверно, по русскому языку тетрадка… Не ту захватил.
– А чьи же это тут стихи? – допытывался летчик.
– Там, кажется, Лермонтова, – вздохнул Плинтус.
– Ну, вряд ли Лермонтов мог про авиацию сочинять. Это вы на Михаила Юрьевича зря наговариваете. Да и мягкий знак в слове «летишь» Лермонтов, сколько мне помнится, ставил. А? Как по-вашему?
Внизу у подъезда загудел автомобиль.
– Ну, – сказал летчик, – извините, ребята, мне надо отправляться. Вы мне ничего не хотите сказать?
– Товарищ Черемыш, – провозгласила торжественным голосом, как на трибуне, Аня Баратова, – товарищ Черемыш, мы приглашаем вас завтра на хоккейный матч, начало в три часа дня. Приходите обязательно. Мы наших мальчишек вызвали. Вот их.
И она мотнула головой в сторону Плинтуса. Плинтус глупо улыбался.
На исадах
Замерзший Гешка топтался на пустой аллее в городском саду. У входа в сад в кинотеатре начался сеанс, и рупор, выставленный на улицу, послал в морозную темноту слова, звучавшие в тот момент с экрана.
В эту минуту Аня тронула его за плечо.