Одновременно с коротким стуком дверь приоткрылась, и вошел новый гость. Это был высокий, очень худой человек, обросший большой бородой, с воспаленными глазами, близоруко смотревшими через толстые очки. На нем были ватные штаны, стеганая куртка; на голове ушанка.
– Добрый вечер, друзья, – глухо проговорил вошедший. – Я полагал, сегодня никто не придет. А все-таки прямо со станции непосредственно сюда направился…
Полина Аркадьевна всмотрелась в него, приподнялась и медленно опустилась на стул:
– Евгений Макарович… Родной… Голубчик… Вы?
– Я, Полина Аркадьевна, я! – проговорил математик и осторожно прикрыл дверь. Он двигался так, как будто каждое движение доставляло ему сильнейшую боль.
– Евгений Макарович, родной, голубчик мой! – еще раз торопливо проговорила Полина Аркадьевна и, сидя, схватив его за локти маленькими крепкими руками, подтащила к себе, притянула за плечи, нагнула и крепко поцеловала в обе щеки. – Да сядьте же вы, сядьте, вы же еле на ногах стоите!
Она усаживала математика, а тот все стоял и оглядывал счастливыми и как будто не узнающими всех глазами учительскую, шкафы и нас, привычно вставших при его появлении.
– Ну, рассказывайте, рассказывайте… А уж тут столько слухов было! Погиб, умер, в плен попал… Каких страстей только не наговорили! Ох, эти болтуны!
– Да чего же рассказывать… Много надо рассказывать. В ополчении я был, как вы знаете. Тяжелые бои… А тут прорыв под Вязьмой. Кое-как я выбрался из окружения. А многие там… остались… Самарина помните из гороно? Погиб. Шмалевич тоже… А я вот пешком… Кое-как. Только сейчас добрался. Спасибо, бойцы подвезли. Вспомнил, что наш день. И – прямо в школу. А тут вы… – Он посмотрел на Долгухина, на меня. – А многие из десятого класса на поясе укреплений. Говорят, тоже… Ох, не надо было мальчиков туда пускать! Не надо, не надо… Шура Шабров – какие способности, за один год два класса у меня прошел! И что же? Не надо было пускать…
– А Рому Каштана не встречали там? – спросила я. – Он тоже на укреплениях.
– Не встречал… не слышал.
Он сидел, низко опустив голову, сморкался в грязный платок и протирал очки, не снимая их. От него пахло сырой землей, махоркой, и трудно было узнать в этом заросшем, прокуренном человеке нашего математика, всегда аккуратно застегнутого, тщательно выбритого, пахнувшего одеколоном…
Стало очень тихо, и никто не знал, что надо говорить. Так мы сидели некоторое время и не заметили, как в комнату вошел еще один гость. Он был высокий, плечистый, в военной форме, с фронтовыми нашивками полковника на шинели.
– Так что же, товарищи, разрешите с наступающим праздником вас!.. – произнес он раскатистым, звучным голосом, от которого все в комнате пришло в движение.
– Товарищ Зарубин! – воскликнула Полина Аркадьевна. – Михаил Стратонович, милости прошу! Вот уж не ожидала, правда…
– Что ж, значит, я гость нежданный, незваный… Честь имею! – откозырял он нам и по очереди крепко пожал всем руки.
Я узнала его. Это был секретарь нашего райкома партии. Он каждый год непременно бывал участником наших Октябрьских вечеров и хоть на полчасика, но заглядывал к нам в этот день.
– Закон есть закон, дорогая. Обычай остается в силе. Нет, думаю, надо к Полине Аркадьевне в школу наведаться. Правда, не ожидал застать кого-нибудь тут. Но, оказывается, не один я на свете законник. Вот нашлись и другие, вспомнили. Это хорошо. Нам забывать свои обычаи не след. Немец у нас память не отшибет.
Он был чем-то очень обрадован, глаза у него возбужденно сверкали, и, сняв командирскую фуражку, аккуратно поставив ее козырьком вниз на столик в сторонке, он, довольный, поглаживал свою лысину.
– Какой вы сегодня парадный! Может быть, вас уже в генералы произвели? – спросила Полина Аркадьевна.
– Ну, что вы! Торопитесь, Полина Аркадьевна. Пока еще полковой комиссар. Хватит. Больше не выслужил. Погодите! – воскликнул он, оглядывая комнату. – У вас что, радио тут нет? Как же это так? Оторвались от культуры. Значит, вы еще не знаете?! Эх, вы! Да я слышал сейчас такие слова, Полина Аркадьевна, что после этого дышать легче стало! Я сам сейчас оттуда, с торжественного заседания.
– А где же оно было? – спросила я, не удержавшись.
– Ну, это не важно, где, – отвечал Зарубин, лукаво поглядев на меня. – Могу только сказать, что не на небе и не на земле. Вот и решайте сами.
Мы долго расспрашивали Зарубина, допытывались всяких подробностей заседания. И он, вынув из кармана книжечку, читал нам то, что записал на торжественном заседании. Но где же оно сегодня могло состояться? Не на земле и не на небе, сказал Зарубин… Я никак не могла догадаться.