– А на самом деле там есть кто-нибудь? – спросила Катя.
– Эй, на Марсе, есть кто? – сложив рупором ладони, громко крикнул в небо Расщепей. Все рассмеялись. – Не откликаются, – сказал Расщепей. – А ужасно хочется, чтоб и там что-нибудь жило… Вот ближайшее великое противостояние будет очень скоро – в этом году, 23 июля. Может быть, что-нибудь новое откроют… Техника становится все совершеннее, к каждому такому противостоянию земная наша наука приходит все более мощной, все более опытной. Но я к чему все это? Видите, как упряма и неутомима наука. А в жизни самого человека большие события не повторяются, конечно, с такой регулярностью, но все-таки человек, если он только растет правильно, к каждому великому противостоянию своей судьбы приходит все более зрелым, обогащенным, все более близким к истине.
Расщепей замолк, и долго мы стояли вокруг него, теснясь и вглядываясь в маленькую красную звездочку, низко повисшую над горизонтом.
– Ну, хватит философии! – заявил Расщепей. – Давайте-ка запалим снова костер и устроим танец диких… Хотите, я вас, сено-солома, научу настоящему боевому танцу племени чумбукту?..
И мы скакали, то пригибаясь, то вертясь, то хлопая в ладоши, вокруг костра, потом брались за руки и, топая, прыгали с ноги на ногу, и наш предводитель, неистовый Расщепей, с разбегу перемахивал через костер.
– Только, пожалуйста, никому не рассказывайте, чему я вас научил, – отдуваясь, говорил он, – а то попадет мне от ваших старших.
Потом он затеял играть в горелки. Ловить досталось Кате. Все, конечно, старались попасть в пару с Расщепеем. Но он сам протянул мне руку. Мы стали на место, перемигиваясь за Катиной спиной.
– Звезды горят! – звонко крикнул Расщепей, и мы разбежались.
Катя бросилась за Александром Дмитриевичем. Тот ловко метнулся в сторону, но вдруг стал. Катя вцепилась в его рукав, торжествуя.
– Эх, вы! – сказала я неосторожно.
– Да, разлучили нас, Симочка, – пробормотал он, виновато улыбаясь и трудно дыша. – Не могу я, видно, бегать…
И, сразу помрачнев, стал прощаться с ребятами.
Когда мы вернулись на яхту, верный страж «Фламмариона» Котька Чиликин безмятежно спал, уткнувшись лбом в спинку кормового дивана. Весь затылок, все волосы его были в репьях и колючках. Расщепей растолкал его. Он поднялся, очень смущенный.
– А что это голова у тебя вся в терниях? – спросил Расщепей.
– Это я нарочно в волосья натыкал, чтобы если засну ненароком, так головой-то приткнусь, оно в меня и вопьется, я и очухаюсь.
– Как же ты все-таки заснул? – смеясь, спросил Расщепей.
– Так кто ж его знал, что я обратно лбом вопрусь… На носе-то колючки не держатся.
Александр Дмитриевич ущемил его нос двумя пальцами и поводил им из стороны в сторону…
Мы снялись с якоря и поплыли. Расщепей хотел пройти последний шлюз, чтобы выйти к Дмитрову, а затем спускаться на нижний бьеф канала, к Московскому морю. Но мы так заболтались в лагере, что пропустили время. Когда мы подошли к башням шлюза, там, за воротами, медленно оседая, уже уходила вниз освещенная громада шлюзовавшегося теплохода. Нам сказали, что придется подождать до утра. Мы отошли на несколько метров от ходового русла, и Котька причалил у одного из больших бетонных устоев, торчащих из воды. Котька был очень сконфужен тем, что заснул на вахте, мрачно отмалчивался, отказался от еды, лег на корме и накрылся брезентом. А мы с Александром Дмитриевичем закусили. Он достал бутылку вина, налил себе стакан и мне чуточку плеснул в чашку.
– Котька! – крикнул на корму Расщепей. – Угоститься хочешь? Слабенькое.
– Я сроду непьющий, – отвечал из-под брезента Котька.
Мы чокнулись. Расщепей поднял стакан:
– Ну, давайте выпьем за хорошую удачу, за то, чтобы она чаще приходила, за то, чтобы всегда в жизни быть готовым к великому противостоянию.
Яхта едва-едва покачивалась. Было очень тихо; слышно было, как трется о борт чалка, которая держала нас у бетонного устоя.
– Все хорошо, – сказал Расщепей, – все, Симочка, великолепно. Ужасно я рад, что в такое время родился, в самый раз попал!.. Вот только здоровье у меня, гроб и свечи! Сидит во мне тут эта грудная жаба. Когда-нибудь возьмет да и придушит. Ах, какая это важная штука – здоровье, Симочка!.. Вы смотрите, люди встречаются, что первым делом говорят? «Здравствуйте!» Ведь первый вопрос: «Ну, как здоровьице?» Расстаются – желают друг другу доброго здоровья. Славят кого-нибудь – кричат: «Да здравствует»! Человек чихнет, ему сейчас же: «Будьте здоровы!» Вот я налил сейчас себе и выпью этот стакан за ваше здоровье… Значит, это самое что ни на есть существенное – здоровье. От любого горя, от опасности, от беды можно уйти. А боль – в самом тебе. Это и есть ты сам. Это очень страшно.